Ложь в твоем поцелуе

– Так вот почему на Калинойе всегда так… безжизненно?

– Настоящего лета у нас не бывает, – пытаюсь объяснить я и осторожно улыбаюсь, когда она недоверчиво фыркает. – На Калинойе всегда холоднее, чем в Осло. Возможно, это из-за всей той зимней энергии, которая накапливается в Доме. Но точно я не знаю.

– И ты всегда умела… колдовать? И как я могла этого не замечать?

Так, все становится немного сложнее. Я рассказываю Эмме о Стражах, о своем детстве, об убийстве Сандера и о внезапно появившихся способностях. Снова и снова вглядываюсь в лицо подруги, выискивая признаки того, что она может встать и просто выйти из комнаты. Но она этого не делает. Эмма сидит и слушает меня, и в этот момент я так благодарна ей, что готова расплакаться. Когда я перехожу к рассказу о своей роли в качестве хранительницы, подруга машет на меня руками.

– Стоп-стоп-стоп! – говорит она, уставившись на меня. – Ты хочешь сказать, что твой кузен был убит, а твоя семья не придумала ничего лучше, как списать его смерть на результат аллергической реакции и назначить тебя на должность, которая стоила ему жизни?

Я запинаюсь и хмурю брови:

– С чего ты взяла, что он умер из-за того, что был Стражем?

Смех Эммы звучит несколько глуховато, но я не могу ее за это винить. Даже не представляю, как все это должно звучать для моей подруги.

– А разве это не очевидно? – спрашивает она, растирая пальцами лоб. – Исходя из того, как ты все описываешь, вы – что-то вроде мафиозных банд. Если Страж – такая уж важная фигура, то неудивительно, если это стало причиной убийства.

Стоит признать, смысл в словах Эммы есть, но в данный момент мне не хочется об этом задумываться.

– Как бы то ни было, – измученно говорю я, – бал, на который я ездила, – это бал перехода времен года. Всякий раз, когда наступает новый сезон, устраивается бал, проводится ритуал и наступает новое время года. За это отвечают Стражи. Но на этот раз все пошло наперекосяк.

Когда я рассказываю Эмме о Кево, поцелуе, его обмане и Ванитас, она драматически распахивает глаза и в нужных местах моего повествования подносит руку ко рту.

Я делаю большой глоток воды, на миг смыкаю веки.

– Значит, повстанцы предотвратили наступление весны?

Я киваю:

– Они утверждают, что являются последними последователями Ванитас. Некоторые из них являются прямыми членами и потомками первоначального Стража, некоторые просто поддерживают их дело, а на самом деле являются членами других Дворов. По крайней мере, я так поняла.

– И где ты была все это время? – спрашивает она, хватая меня за руки.

Теперь, если следовать хронологии событий, я должна рассказать о похищении и роли Кево во всем этом. Об Уилле и Элии, о своем побеге… Но почему-то эту часть истории рассказать не так легко, как ее начало.

– Я была с ними, – уклончиво говорю я, стараясь избегать взгляда подруги. Не знаю, почему мне не хочется говорить ей об этом. Может, я боюсь, что она сумеет прочесть в моем лице чувства к Кево. А может, просто потому, что мне больше не хочется говорить. – Они пытались убедить меня воссоздать вместе с ними Ванитас.

Глаза Эммы становятся огромными:

– И? Ты согласилась?

Вздохнув, я качаю головой:

– Я знаю только их версию истории. Они делают вид, что все остальные Дворы – плохие парни и что единственно правильное решение – вернуть Ванитас в круг жизни. Если они действительно говорят правду, я, не задумываясь, им помогу. Но я их почти не знаю. Что, если есть причина, по которой Ванитас были изгнаны, а я, помогая им, ввергну мир в еще больший хаос? Уверена, тогда это будет ошибка, которую не так-то легко исправить.

Эмма медленно кивает.

– Значит, ты еще не говорила об этом со своей семьей? – Когда я согласно киваю, она сужает глаза. – Тогда почему ты еще не дома?

Неуверенно ерзаю на своем месте, в очередной раз избегая взгляда подруги:

– Ну, повстанцы были не так уж довольны моим уходом. Боюсь, они будут поджидать меня где-то около дома, и к тому же я потеряла свой телефон, поэтому позвонить никому из родственников не могу.

По лицу Эммы я вижу, что она мне не верит. Но хотя подруга и знает, что я не говорю ей всей правды, она никак это не комментирует. Возможно, Эмма, как и я, чувствует, что ее разум не сможет обработать еще больше информации.

Слегка наклоняюсь вперед и смотрю на Эмму извиняющимся взглядом:

– Мне так жаль, что я никогда тебе ничего не рассказывала. Но, сколько себя помню, нам постоянно вбивали в головы, что никому ничего нельзя говорить.

Она наклоняет голову и осторожно улыбается.

– Честно говоря, я до сих пор жду, что ты скажешь мне, что все это – шутка…

– По правде сказать, я и сама все еще надеюсь на это.

– Это невероятно. То есть я хочу сказать, что все это время думала, что вы – просто кучка фриков.

– Ну, в этом ты не так уж и ошибаешься, – устало констатирую я.

– Вообще-то то, что я тебе так легко поверила, говорит не в твою пользу, правда? – сухо смеясь, спрашивает Эмма. – Мне почему-то всегда казалось, что с тобой что-то не так.

Зевая, я глубже зарываюсь в подушки и опускаю голову на обивку дивана.

– Я даже не представляю, как все это воспринимаешь ты.