Ложь во благо, или О чем все молчат

Познакомившись с сестрами Харт, я не могла выбросить их из головы. Все с ними связанное, начиная с того, как я обозналась, впервые увидев в дверном проеме Мэри Эллу, кончая осознанием, что от меня зависит будущее Айви, занимало мои мысли без остатка.

– Вряд ли, – отозвался Роберт. – Евгеника – это что-то связанное с улучшением человеческой породы. Отрицательные черты долой, способствуем положительным. Это имеет отношение к твоей работе?

Предложенное им определение показалось мне не совсем верным.

– Социальные работники могут подавать в евгеническую комиссию заявки на операции по стерилизации своих подопечных, – стала я объяснять. – Но это не как в нацистской Германии, – поспешно добавила я. – Речи об улучшении человеческой породы здесь не идет.

Роберт нахмурился.

– У тебя огорченный тон.

Он не ошибся. Я уставилась в свою тарелку, пытаясь понять, что меня гложет.

– Наверное, меня задело твое определение евгеники. У тебя получилось… Даже не знаю, что подразумевается какая-то манипуляция и контроль.

– Ну, тогда то, как ты описываешь эту программу, не имеет связи с евгеникой. – Он разломил свою оладью вилкой. – Скорее это способ помочь людям ограничить размер их семьи. По-моему, привлекательная идея.

Это тоже было не вполне верно.

– Мне кажется, этим дело не ограничивается. – Мне было неудобно продолжать, но я пересилила себя. – Одной из девушек, которых стерилизовала Шарлотта, всего семнадцать лет. У нее двухлетний сын, у нее самой легкая степень умственной отсталости. У нее пятнадцатилетняя сестра-эпилептичка, которую Шарлотта тоже хочет стерилизовать. Заниматься этим придется уже мне.

– Наверное, все эти люди живут на пособие? – спро-сил он.

– Да.

– Тогда это замечательная программа, ты изменила мое мнение о Шарлотте. – Он допил свой апельсиновый сок и улыбнулся мне. – До этой минуты я видел в ней врага, заездившего мою жену.

– Почему ты назвал эту программу замечательной? – Я испытала облегчение, услышав его мнение, но мне хотелось объяснений.

– Потому что благодаря ей у вымени правительства не появляются лишние сосунки, извини за мой французский.

Я наморщила нос.

– Роберт, ты несправедлив. Эти дети голодали бы, если бы не…

– Ты знаешь мое прошлое, Джейн. Ты видела дом, в котором я вырос.

– Тебе совершенно нечего стыдиться, – ответила я. Его родители по-прежнему жили в скромном доме с тремя спальнями в Атланте.

Он проглотил еще кусочек оладьи.

– Мне пришлось потрудиться, чтобы добиться всего того, что у меня есть.

– Я это хорошо знаю.

– Мне никто не помогал. Я все сделал сам.

– Знаю! – У меня было такое чувство, будто я открутила кран, о существовании которого раньше не подозревала. – Но нельзя сравнивать твое происхождение с тем, как живут люди, с которыми я работаю.

Он потер себе затылок, как будто утомился от этого разговора.

– Мы не предоставляем им поблажек, а деньги даем просто так, ни за что. Чем меньше у них будет детей, тем лучше.

– Почему же ты каждый месяц работаешь бесплатно? Почему не берешь денег за лечение больных детей?

– Потому что не могу отвернуться от их страданий. Но говорю тебе, Джейн, им самим было бы лучше, если бы они вообще не появились на свет. Поэтому я и считаю, что твоя евгеническая программа – это отличная идея. – Он посмотрел на часы. – Все, мне пора бежать. – Он встал и сложил на столе свою салфетку. – А вот НАШИ дети ждут не дождутся, чтобы их зачали. – Он опять нагнулся, чтобы меня поцеловать. – Может, сегодня вечером?

Я думала, что за первые три дня «в поле» с Шарлоттой насмотрелась на нищету так, что хватит до конца жизни, но только на четвертый день у меня по-настоящему открылись глаза. Мы побывали в семье из десяти человек, ютившихся в одной-единственной комнате. Потом в еще одной, где обоих родителей сгубила пневмония, и семнадцатилетний сын пытался кормить нескольких младших братьев и сестер. Уезжая, Шарлотта предупредила меня, что этих детей предстоит раздать в приемные семьи. Надо было начинать искать варианты без промедления.

– Малышам вроде Уильяма Харта это тоже на пользу, а для детей постарше это просто спасение.

– Может быть, у нас получилось бы раздобыть достаточно денег и пожертвований, чтобы они остались вместе? – спросила я. Я была готова сражаться за сохранение семьи.

Шарлотта посмотрела на меня.

– Опять вы за свое! Хотите меня разжалобить, миссис Форрестер? – спросила она с улыбкой. – Вы нам нужны, так что боритесь с сантиментами. Но если вы не находите в себе сил, чтобы выполнять эту работу правильно, то сейчас самое время еще раз поразмыслить.

– Я справлюсь, – заверила я ее… и саму себя.

Шарлотта притормозила, чтобы свериться с картой. Мы находились на проселочной дороге, окруженной густым лесом. Уже минут двадцать мы не видели других машин. Когда мы попадали в такую глушь, я начинала сомневаться, справлюсь ли, когда буду предоставлена самой себе. Шарлотта работала одна много лет, напомнила я себе. Раз получалось у нее, значит, и у меня получится.

Она проехала еще немного и опять остановилась.