Ложь во благо, или О чем все молчат

Рядом с мужчиной появилась женщина. Мне показалось, что передо мной фотография из времен Великой депрессии: символ глубокой нищеты. Ее темные волосы были собраны в узел, на ней было выцветшее серое платье и драный фартук. На руках у нее был младенец, за подол цеплялись двое маленьких детей.

– Муж не сможет вам помочь, – сказала она. – У него самого сломанная спина.

– Может, вы сами?

Мужчина положил дробовик себе на колени.

– Тащи салазки, – велел он жене. – Привяжи детей.

Я уронила затекшие руки. Женщина сунула мужу младенца, потом обвязала двух других детей веревкой и дала мужу ее конец. Ее изобретательность вызвала у меня не ужас, а восхищение. Она зашла за дом и вернулась со старыми салазками. С одной стороны у них отсутствовали полозья.

– Где она? – спросила женщина, шагнув ко мне.

– На мостике, – ответила я. – Я очень вам благодарна. Сильно за нее тревожусь.

– Деваться-то некуда, – буркнула она.

Пока мы молча шли через лес, я вспомнила о цели нашего с Шарлоттой приезда.

– Мы могли бы назначить вам пособие на еду для детей, – начала я. – Привезти для них одежду, еще что-то, в чем вы нуждаетесь.

– Нам благотворительность ни к чему.

Я посмотрела на нее. Ее худое лицо выражало суровую решимость. «Подумай о своих детях!» – хотелось мне крикнуть. Но нет, превращать ее во врага было рано. Первым делом нужно было добиться от нее помощи Шарлотте. Тревогу о ее семье приходилось отложить на потом.

Мы достигли мостика. Бледная как смерть, Шарлотта лежала совершенно неподвижно.

– С ее ногой дело плохо, – сказала женщина – к счастью, догадалась сразу перейти на шепот. – Ровной ей уже не быть. Это как спина моего мужа.

Я опустилась на колени рядом с раненой.

– Шарлотта! – позвала я. – Вы меня слышите?

Она застонала, сильно морща переносицу. Я обрадовалась, что она способна реагировать, превозмогая боль.

– Мы положим вас на салазки и дотащим до машины. Я отвезу вас в больницу. Все будет хорошо. – Мне было нелегко ее обманывать. Я боялась, что женщина права, говоря, что нога Шарлотты изуродована навсегда.

Вдвоем с женщиной мы под скрипы и стоны моста перевалили Шарлотту на салазки. Они оказались коротковаты, ноги Шарлотты свисали с них, поэтому одной из нас надо было, нагнувшись, держать ее ноги, а другой тянуть салазки.

– Я буду тянуть, – сказала женщина.

Лесная тропинка вела вверх по склону, я не давала ногам Шарлотты волочиться по земле, и от напряжения у меня сразу заломило спину. Когда впереди появилась ее машина, я была готова кричать от радости. Снова действуя вдвоем, мы заволокли Шарлотту на заднее сиденье. Она к этому времени перестала стонать. Приглядевшись, я увидела, что она находится в полуобморочном состоянии. Шок? Я знала, что от шока можно умереть.

– Где ближайшая больница? – спросила я женщину, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба.

Она покачала головой и ответила:

– Никогда не была в больнице.

– Не знаю, как вас благодарить, – сказала я. – Что бы я без вас делала?

Она заглянула в машину.

– Ей уже не быть прежней, – повторила она свой диагноз и побрела назад, к своей семье.

12 Айви

Торопливо покидая дом перед полуночью, я сильно волновалась. Луна светила достаточно ярко, чтобы я выключила фонарь, но мне все равно казалось, что кто-то видит, как я бегу мимо темных табачных плантаций в одной ночной рубашке и шлепанцах. Я очень спешила, стараясь не обращать внимания на чувство, что я не одна.

Почему некоторые табакосушильни назывались так, а не иначе? Например, «Южная» – та, где как раз сейчас сушился табак и где Генри Аллену нужно было проверять горелки, – была вовсе не самая южная. А пустая «Зеленая» – та, где нам предстояло встретиться, – совсем не была зеленой. Смысл имело только одно прозвище – «Рождественская» сушильня, потому что ее построили давным-давно как раз под Рождество. Все они были некрашеные, однако в разговоре никто их не путал. Мы росли с этим знанием.

Справа от меня тянулись несчетные ряды блестящих под луной табачных растений. Я не могла не думать о маминых феях. В такие ночи я была готова поверить, что они бродят поблизости; уповала я на то, что они не злые, а добрые. Я припустила еще быстрее и, увидев впереди сушильни, обрадовалась, что почти добралась до места. Миновав «Южную» сушильню, я увидела, что из-под двери «Зеленой» пробивается свет. Он уже был там! Я бросилась бежать, не обращая внимания на бьющий меня по бедру фонарь.

Генри Аллен, наверное, услышал меня, потому что распахнул дверь, схватил меня за руку и поспешно втащил внутрь, чтобы никто не успел увидеть свет. Он стал меня целовать и ласкать, его руки почти подбирались к моей груди, но не трогали ее, иначе мы тут же набросились бы друг на друга.

– Ты уже проверил горелки? – спросила я, когда мы перестали целоваться. Мне хотелось утвердительного ответа, чтобы у нас было больше времени. Мне нравилось, когда потом мы с ним разговаривали.