Мои родители не смогли мне этого дать. Мама, погрязшая в своем чувстве вины, в своих истериках и неврозах, сама нуждалась в поддержке. А отец… У нас никогда не было близких отношений, а после случившегося он и вовсе стал избегать меня. Не зная, как ему со мной себя вести, что говорить, испытывая хроническую неловкость, просто с головой ушел в работу. Единственным жестом поддержки с его стороны было — без лишних обсуждений и промедлений покинуть наш старый дом, в котором я больше не могла находиться, и перевезти нас жить в квартиру.
Мои родители не смогли мне дать защиту, поддержку и опору. Но это не значило, что ее нельзя было найти где-то еще. И теперь я жалела лишь о том, что раньше не позволила себе хотя бы попробовать доверять людям, желающим помочь.
Глава 12
— Обычно за рождение сына бухлом проставляются, Игорек. А ты этот… инвентарь притащил.
— Мой сын будет вести здоровый образ жизни. Чего и вам желаю.
— Приемника себе выращиваешь? Нового чемпиона?
— Ну не-е-ет. Мой сын будет только тем, кем захочет быть.
Я свысока наблюдал за разговором Игоря и троих пацанов, обступивших его полукругом, Свысока, потому что я, с трудом балансируя, стоял на высокой лестнице и прикручивал к потолку принесенный Игорем канат.
Игорь закончил устанавливать в углу боксерский манекен и, отошел в сторону. Критически оглядел его, будто оценивая, достаточно ли хорошо он здесь смотрится, и, удовлетворенно кивнув сам себе, стал собирать разбросанные по залу куски картона от упаковки. Закончив, махнул вверх мне на прощание и покинул зал.
Парни еще негромко переговаривались между собой, о чем-то смеялись, и, подхватив свои вещи, тоже направились на выход.
Я затянул вкрученный в потолок крючок и подергал канат, немного повисая на нем, чтобы проверить, не отвалится ли он под моим весом. Решил поджать еще немного, когда услышал вдруг внизу удивленные возгласы и пошлые присвистывания.
— О-о, ух ты.
— Это что за цветочек в нашем рассаднике?
— Конфетка, ты не заблудилась?
Опустил глаза вниз и слегка наклонился, чтобы увидеть, что происходит. Хотя гадать тут было нечего: от чего еще могли так возбудиться эти придурки, как не от появившегося в зале Пришельца?
Я закатил глаза, мотая головой, и, сделав последнее усилие, надавил на крючок, вгоняя его до упора в цемент. Начал спускаться под аккомпанемент масляных шуточек и заигрываний не на шутку разыгравшихся придурков. Пока я спускался, девушку мне не было видно, но когда я, наконец, поставил ногу на пол, картина, что мне открылась, заставила мою кровь течь быстрее под внезапно ударившим в голову адреналином.
Злость, словно молния, рассекла мое сознание, мгновенно и ярко, стоило мне увидеть моего Пришельца, вцепившегося побелевшими пальцами в лямки рюкзака, и троих идиотов, обступивших ее, не давая войти.
— Эй, придурки. — Окликнул я пацанов, быстро надвигаясь на них.
Двое тут же заткнулись и потупились, стирая с лиц тупые заигрывающие улыбочки, видимо, почувствовали в моем тоне угрозу. Но один из них, даже не реагировал, продолжая жадно облизывать взглядом тело девчонки.
— Отвалил от неё, Соколов. — Бросил я идиоту, который вконец обнаглев, начал уже было тянуть свою руку к волосам или лицу девушки, но услышав меня, медленно ее опустил.
— С хрена ли? — Идиот повернулся ко мне и посмотрел со смесью удивления и недовольства.
Я быстро подошел и заслонил собой сжавшееся до размеров зашуганного котенка тело девушки.
— Ты че это? — Прыснул Соколов, приподнимая бровь.
— Я сказал тебе свалить, придурок. Иди отсюда, пока я добрый. — Процедил я сквозь зубы, угрожающе нависая над идиотом.
— Пфф… Ты че-то попутал… — Фыркнул Соколов, бросил взгляд на своих притихших товарищей, и вдруг мерзко усмехнулся. — Она — твоя девчонка, что ли?
— Да, моя. — Ответил я рыком, и уже тут же собирался поправить себя. Даже открыл рот, чтобы уточнить. Не моя девчонка. Мой ученик. Но на лице Соколова появилось такое выражение… В нем было столько омерзительной насмешки. Ему было смешно от его же предположения. Мысль о том, что Пришелец может быть моей девушкой, казалась ему настолько невероятной, что это просто нелепо и смехотворно — такое предполагать.
Он смотрел на мое лицо и кривил губы. Фыркал, брезгливо морщился.
И я почувствовал, что мне просто крышу срывает от этого выражения на его лице. Я ощутил, как сжимаются челюсти, натягивается кожа на кулаках, мышцы всего тела каменеют, готовясь разрушать, бить и уничтожать. Я дышал тяжело. Я говорил себе: успокойся. Терпи. Не срывайся. Левая нога сама собой сделала шаг вперед. Ближе к мудаку-Соколову. Но я все еще держал себя в руках.
— Серьезно, Игнат? Эта цыпочка и…
Ну все, сука. Этого я уже выдержать не смог.
Всего одна фраза, брошенная так несвоевременно, и я срываюсь. Ярость затмевает мой разум.