Ложное впечатление. Подсолнух. Две девочки в синем. Марли и я

В тот вечер, посмотрев одиннадцатичасовой выпуск новостей, я прогулялся с Марли во дворе, взглянул на спокойно спавшего в колыбельке Патрика, выключил свет, лег в постель рядом с Дженни и через несколько минут уже спал глубоким сном. Марли, как всегда, испустив шумный вздох, устроился на полу у кровати и тоже мгновенно заснул.

Из царства Морфея меня вырвал пронзительный резкий звук. Меня подбросило на кровати: сна как не бывало. Марли тоже вскочил и насторожился. Крик. Громкий женский крик — звук, который ни с чем не спутаешь. В нем звучали ужас и отчаяние. Сомнений не было: женщина попала в беду.

— Пошли, парень! — прошептал я и встал с кровати.

— Не ходи! — послышался из темноты голос Дженни. Я и не заметил, что она тоже проснулась.

— Позвони в полицию, — сказал я. — Я буду осторожен.

Надев на Марли «удавку», в одних трусах я вышел на порог — и увидел темную фигуру, убегавшую по направлению к каналу.

Снова раздался вопль, подобные которому я прежде слышал лишь в фильмах ужасов. В соседних домах начали зажигаться огни. Из дома напротив выбежали двое молодых людей, оба в одних трусах, и побежали в ту сторону, откуда доносились крики. Я последовал за ними, крепко держа поводок Марли. Они остановились на лужайке в нескольких домах от нас, а затем бросились обратно.

— Помогите девушке, она ранена! — крикнул один из них.

— Мы — за ним! — добавил другой.

И они умчались.

Я отпустил ошейник Марли и бросился туда, откуда доносились крики. Через три дома от нас я увидел нашу соседку, семнадцатилетнюю Лайзу — милую девушку с золотистыми волосами до плеч. Она жила с разведенной матерью, которая работала медсестрой в ночную смену; с ее матерью я пару раз разговаривал, но дочь знал только в лицо. Лайза стояла, согнувшись, посреди улицы; из груди ее вырывались прерывистые всхлипы. Руки она прижимала к груди; меж пальцев на блузке расплылось кровавое пятно.

— Он сказал: «Не ори, а то пырну»… — задыхаясь от рыданий, объяснила она. — Но я закричала, и он ударил меня ножом. — Подняв футболку, она показала мне кровоточащую рану.

Я положил руку ей на плечо, чтобы успокоить; ноги ее подкосились, и она бессильно привалилась ко мне. Я осторожно усадил ее на мостовую и сел рядом, поддерживая ее за плечи. Она все повторяла:

— Он велел мне не кричать…

— Ты молодчина, — отвечал я. — Ты его отпугнула.

Ясно было, что она впадает в шоковое состояние. «Где же „скорая помощь“? Скорее!» Я утешал ее, как собственного ребенка: гладил по голове и по щекам, утирал ладонью слезы. Она слабела на глазах, но я просил ее держаться.

— Все будет хорошо, — говорил я, хотя сам был в этом не уверен.

Казалось, мы просидели на мостовой несколько часов — хотя из позднейшего полицейского рапорта следовало, что прошло всего три минуты.

Не сразу я вспомнил о Марли. Когда я поднял глаза, он стоял метрах в пяти от нас, повернувшись мордой к улице; в его позе чувствовалась какая-то угрюмая решимость, какой я никогда прежде не видывал. На холке вздулись мускулы, челюсти были крепко сжаты, шерсть на загривке вздыбилась. Передо мной стоял бойцовый пес, пес-телохранитель, готовый ринуться в атаку. В этот миг я осознал, что Дженни права. Если бандит вернется — нет сомнений, что Марли будет драться с ним смертным боем, но не подпустит его к нам. При этой мысли на глаза у меня навернулись слезы. Собака — лучший друг человека? Видит бог, так оно и есть!

— Полиция уже едет, — говорил я девушке. — Держись, милая. Пожалуйста, держись.

Наконец появились полицейские, а вслед за ними «скорая помощь» со стерильными бинтами и кровоостанавливающими тампонами. Я уступил им место, рассказал полиции все, что знал, и вернулся домой — Марли бежал впереди.

Дженни встречала меня у дверей: вместе, стоя у окна, мы наблюдали за драмой, разворачивающейся на нашей улице. Наш квартал казался сценой из боевика. Над головой кружил полицейский вертолет. Копы перекрыли дороги и окружили квартал. Но все их усилия были напрасны: подозреваемого так и не поймали. Наши соседи, бросившиеся в погоню, потом рассказывали мне, что даже не видели его.

Наконец мы с Дженни вернулись в постель.

— Мы можем гордиться Марли, — сказал я ей. — Странно, но он каким-то образом понял, насколько все серьезно. Почуял опасность — и превратился в совершенно другого пса.

— Я же тебе говорила! — ответила она.

Действительно, моя жена оказалась права.

Для криминальной ситуации в Южной Флориде характерно, что нападение на девушку-подростка у дверей ее собственного дома заняло в утренних газетах от силы шесть строчек. В «Сан-Сентинел» не упомянули ни обо мне, ни о Марли, ни о парнях из соседнего дома, которые в одних трусах гнались за преступником. О других соседях, набравших 911, тоже не было сказано ни слова. В Южной Флориде такие истории никого не удивляют. Подумаешь, удар ножом!