Ложное впечатление. Подсолнух. Две девочки в синем. Марли и я

Нож пронзил легкое Лайзы; пять дней она провела в больнице и еще несколько недель лечилась дома. Мать рассказывала соседям о состоянии ее здоровья, но сама Лайза не показывалась. Я беспокоился о том ущербе, какой могло нанести это нападение ее психике. Сможет ли она теперь без страха выходить на улицу? Линии наших жизней сплелись всего на три минуты, но я чувствовал себя кем-то вроде ее старшего брата. Мне хотелось убедиться, что с ней все в порядке.

Однажды в субботу, когда я мыл во дворе машины, а Марли весело прыгал рядом, я поднял глаза — и увидел ее. Сильную, стройную, загорелую — еще красивее, чем я ее помнил. Никаких следов болезни.

— Помните меня? — с улыбкой спросила она.

— Дай-ка подумать, — ответил я, притворившись, что не могу ее припомнить. — Что-то знакомое… Может быть, я тебя видел на концерте Тома Петти?

Она рассмеялась.

— Как ты, Лайза? — спросил я.

— Хорошо, — ответила она. — Уже почти нормально.

— Прекрасно выглядишь, — похвалил я ее. — Определенно лучше, чем в прошлую нашу встречу.

— М-да… — протянула она. — Ну и ночка была!

— Да, ну и ночка! — повторил я.

Больше мы об этом не говорили. Она рассказывала о больнице, о врачах, о том, как ее допрашивали полицейские, о бесконечных корзинах фруктов, о том, как скучно было несколько недель безвылазно сидеть дома. Но о самом нападении ни она, ни я не сказали больше ни слова.

— Рад, что ты зашла, — сказал я на прощание.

— Я тоже рада, — ответила она.

Больше я не беспокоился за девушку. Она сильная. Она справится с этим ужасом и будет жить дальше.

Много лет спустя я узнал, что так оно и случилось. Лайза сделала блестящую карьеру на телевидении, сейчас она работает телеведущей. У нее все хорошо, и я этому рад.

Глава восьмая Послеродовой ультиматум

— Джон! — Сквозь туман предутреннего сна я услышал, как кто-то повторяет мое имя. — Джон, проснись! — Дженни трясла меня за плечо. — Кажется, я рожаю.

Я протер глаза и приподнялся на локте.

— У меня болезненные схватки, — объяснила она. — Частые — я засекала время. Звони доктору Шерману.

Сон исчез. Дженни рожает? Мы с нетерпением ожидали появления на свет нашего второго ребенка — снова мальчика, как показало ультразвуковое исследование. Однако, похоже, наш младший сын решил появиться на свет раньше, времени. Дженни была на двадцать второй неделе беременности — чуть больше половины обычного сороканедельного срока. В это время плод так мал, что его шансы на выживание вне материнского чрева очень невелики.

— Может быть, это еще ничего не значит… — бормотал я, торопливо набирая номер гинекологической консультации.

Две минуты спустя нам перезвонил доктор Шерман.

— Возможно, это просто газы, — сонным голосом предположил он, — однако лучше проверить.

Он приказал мне немедленно везти Дженни в больницу. Я заметался по дому, собирая вещи. Дженни позвонила своей подруге и коллеге Сэнди, тоже молодой матери, жившей от нас в нескольких кварталах, и попросила разрешения оставить у нее Патрика. Проснулся Марли и запрыгал вокруг меня в предвкушении ночной прогулки.

— Извини, дружище, — сказал я и, несмотря на его явное разочарование, отвел его в гараж. — Тебе придется остаться и сторожить дом.

Я взял из колыбельки Патрика, пристегнул его к детскому сиденью в машине, и мы выехали из дома.

В предродовом покое больницы Девы Марии медсестры быстро взялись за работу. Они переодели Дженни в больничное и подключили ее к монитору — измерителю схваток. Скоро выяснилось, что схватки повторяются каждые шесть минут. Да, это были определенно не газы.

Доктор Шерман приказал вколоть бретин — средство, расслабляющее матку. Схватки прекратились, но через два часа возобновились. Пришлось сделать второй укол, затем третий.

Следующие двенадцать дней Дженни провела на сохранении, в окружении специалистов-перинатологов, подключенная к мониторам и капельницам. Я взял отпуск и сидел с Патриком: все домашние дела — кормление, стирка, уборка, работа в саду — легли на меня. И конечно, на моего мохнатого сожителя. Бедняга Марли — с положением второй скрипки в семейном оркестре ему пришлось распрощаться.

Однако жизнь его не превратилась в кошмар: была в ней и светлая сторона. Оставшись в одиночестве, я вернулся к холостяцкому (читай: свинскому) стилю жизни. Властью единственного взрослого в доме я приостановил действие Брачного Кодекса и вернулся к прежде запретному Холостяцкому Законодательству. Пока Дженни лежала в больнице, я не стеснялся надевать одну рубашку два и даже три раза подряд и плевать на пятна; молоко я пил прямо из пакетов, а сиденье в туалете перестал опускать вообще. К большой радости Марли, дверь в ванную была теперь открыта двадцать четыре часа в сутки. Кого стесняться — ведь женщин в доме нет! Я даже оставлял кран в ванной открытым, чтобы Марли в любой момент мог попить холодной водички. Дженни, узнай она об этом, пришла бы в ужас.

По телефону я уверял Дженни, что у нас все под контролем.

— Все отлично! — говорил я, а затем, поворачиваясь к Патрику, спрашивал: — Правда, старина?

На это Патрик давал стандартный ответ: