Ложные надежды

— Ксюша любила розы, — лишённым эмоций эхо повторяю слова бабушки, зря решившей, что мне стоит взять его сюда с собой.

Демонстративно скучающий и будто слегка раздражённый внешне, Кирилл в полушаге от меня придаёт происходящему абсурдности. Не знаю, какой именно реакции я от него ожидала, но вот эта — не вписывается ни в какой шаблон.

— И купюры в сто долларов, — злобно хмыкает он и лезет в карман за сигаретами, попутно как бы невзначай поглядывая на циферблат своих часов и недовольно качая головой.

На гранитной плите ещё лежат капли утреней росы, воздух освежающе-прохладный, бодрящий, а туман почти рассеялся, пока мы добирались сюда. Баб Нюра утверждала, что нам следует выехать как можно раньше, потому что в воскресенье здесь всегда собирается слишком много людей, желающих пообщаться со своими родными.

Я не хотела общаться с Ксюшей вот так. И приходить сюда на самом деле не хотела, и уж тем более тащить с собой ненавистные мне розы, каждый раз непременно собирающие с меня дань кровью.

Ксюша любила розы, я — ненавидела. Ксюша плакала на могилах родителей вместе с бабушкой, я — стояла с отстранённым видом, даже спустя много лет испытывая смесь стыда и вины за их смерть, за не способность нормально горевать, за отсутствие этих чёртовых слёз, которые принято считать показателем чего-то особенно сокровенного.

Я разворачиваюсь и ухожу молча. Единственный вопрос, который мне тоже хотелось бы озвучить этой прекрасной улыбающейся девушке с фотографии: «Оно того стоило?»

Жаль, она уже не ответит.

Но вместо того, чтобы пойти на выход и поскорее покинуть это пристанище мало понятной мне скорби, ноги сами несут меня вглубь кладбища. Два аскетичных креста чёрного цвета, расположенных впритык друг к другу, притягивают взгляд издалека. И меня впервые как-то коробит от странной, пронизанной стыдом и раскаянием мысли, что к ним я иду с пустыми руками.

Стираю капли конденсата с фотографий в овальных рамках прямо пальцами, удивляясь тому, насколько тёплыми они кажутся на ощупь. И только потом осознаю, что присела на корточки по инерции, не задумываясь, потянувшись к возможности хоть мельком взглянуть на них.

Дома фотографии родителей давно убраны по альбомам и хранятся на самой верхней, дальней, труднодоступной полке, откуда никто не решается достать их уже очень много лет. Бабушка не могла смотреть на них без слёз, а мы старались оберегать её от всего, что усугубляло проблемы с сердцем.

Они всегда казались мне очень красивыми. Гармоничными. Похожими друг на друга и отличавшимися ровно настолько, чтобы вместе представлять собой недостижимый идеал.

Отец был на восемь лет старше матери. Уверенный в себе, состоявшийся мужчина, который приехал из областного центра на местный завод всего на неделю, неохотно согласившись дать несколько «уроков» простым рабочим, отнёсшимся к выскочке-инженеру скептически и с большой долей предвзятости.

Там же, на заводе, он встретил молодую девушку-бухгалтера и влюбился. Бросил всю свою прежнюю жизнь, пошёл против собственных родителей, переехал в захолустный городок и развёлся с женой, которая утверждала, что потеряла из-за этого ребёнка, хоть отец всегда уверял, что это наглая ложь.

Он добивался маму год. Методично и планомерно провожал на работу утром и домой вечером, звал на свидания и задаривал подарками, воздействовал через мою бабушку, очень настороженно воспринявшую эту ситуацию из-за всех слухов и пересудов, что начали ходить в городе. Но он не отступал, пока не получил желаемое.

Я запомнила их как попугаев-неразлучников: всегда рядом друг с другом, с переплетёнными пальцами и взглядом глаза в глаза. Мне казалось, что вокруг них творилось настоящее волшебство, когда слова становились не нужны и не важны, когда простое поглаживание по плечу рассыпало мириады звёзд по потолку нашей квартиры, когда их смех сливался в одну ласкающую слух мелодию, а звучащие в унисон голоса каждый вечер переносили нас с сестрой в далёкие фантастические миры бесконечно счастливых историй.

Любовь, забота, нежность — всё это искрилось и полыхало перед моими глазами с самого первого дня жизни, и невозможно было предположить, что вообще бывает иначе. А потом случилось одно лишь утро, ставшее концом прекрасной истории.

За пределами сказки всегда вылезает кривая и уродливая реальность, окунувшись в которую хочется кричать.

Когда отец умер, его родители были ещё живы. Они никогда не видели нас с Ксюшей, не простив некогда любимому сыну его безумной прихоти, и испытывали лютую ненависть ко всей нашей семье. На похороны они приехали вместе с его первой женой, катавшейся по земле и рвавшей на себе волосы в приступе неконтролируемой истерики, и именно из-за этого нас, маленьких, напуганных и ничего не понимающих девочек, скорее увезли домой.

Единственное, что я запомнила о своих родных, — только по крови, — бабушке и дедушке, это брошенную в баб Нюру с презрением фразу: «Если бы не ваша Валя, он был бы жив!»