Ложные надежды

Трава здесь была высокая, колючая: она щекотала оголённые плечи и касалась рук опушёнными колосками, переливающимися золотом под лучами палящего солнца; цеплялась шероховатыми листьями за кружево белоснежного сарафана, останавливала, выхватывала и привлекала меня к себе, уговаривала задержаться подольше; хлестала по ногам иссохшими от нехватки дождя и света стеблями, пригнувшимися к земле в ожидании подбирающейся к ним смерти.

Я шла неторопливо, прикрывала глаза от ослепляющих лучей солнца и аккуратно касалась кончиками пальцев стремящихся ввысь соцветий, мягких и податливых, рассыпающихся белыми каплями нежных лепестков. Острые стрелки листьев царапали кожу, впивались в неё тонкими иглами, оставляя после себя незаметные внешне раны, сплошь покрывавшие влажное от жары тело. И эти раны жгли, пекли, невыносимо зудели, принося с собой странно приятную боль, не отпускавшую из своих жестоких объятий ни на мгновение, до самого вечера, пока не удавалось завернуться в тонкое покрывало и заснуть.

Это становилось хорошей традицией — с самого утра искать для себя хоть какое-то утешение, способ сбежать от постоянной тревоги, тонкими и упругими стеблями вьюнка оплетавшей все внутренности. Эта тревога разрослась по всему телу, проросла вглубь вен, обвила собой рвано вздымающиеся от тяжёлого дыхания рёбра и там, вокруг отчего-то постоянно ноющего сердца, расцвела издевательски-прекрасными белоснежными цветами.

— Машка, чего ты тут застряла? Мы тебя уже потеряли! — Вася вышел мне навстречу и, не особенно церемонясь, подхватил и закинул себе на плечо, бодро зашагав в сторону остальных ребят.

— Пусти, неудобно, — вяло отбрыкивалась я, на самом деле боясь дёрнуться слишком резко и просто упасть, ещё и утащить его вслед за собой. Для меня не было секретом, что делает он это исключительно по просьбе Ксюши: по мере того, как я впадала в необъяснимую меланхолию и стремилась закрыться от всего мира, чтобы попытаться разобраться в самой себе, она, напротив, всеми силами хотела растормошить меня, стараясь ни на секунду не оставлять одну и не выпускать из виду.

Несмотря на скромную комплекцию, Вася дотащил меня до реки и почти не запыхался, картинно опустил перед Ксюшей и отвесил ей шуточный реверанс.

— Ваша сестра подана, мадмуазель.

— Я знала, что всегда могу на вас положиться, мой верный рыцарь! — с картинным придыханием воскликнула Ксюша и довольно улыбнулась, кинув быстрый взгляд в сторону. Там, прислонившись спиной к дереву и скрестив руки на груди стоял хмурый Паша, скривившийся в гримасе злости и отвращения, а чуть поодаль от него — Кирилл, смотрящий на меня так пристально, что вмиг стало не по себе.

Я молча отошла к ближайшему вытоптанному участку травы, осторожно присела на него и принялась нервно расправлять подол сарафана и поправлять широкие лямки, всё равно постоянно стремящиеся сползти вниз по плечам. Мне постоянно было неуютно, немного противно и неприятно в собственном поразительно быстро менявшемся теле, привыкнуть к которому никак не получалось.

Ксюша искренне хотела помочь мне, с воодушевлением наряжала в свои самые красивые и лучшие вещи. Например, в этот сарафан из белого кружева, в котором она, худощавая и пока ещё немного по-детски угловатая, выглядела как прелестная лесная нимфа, решившая осчастливить обычных людей своим появлением. Расклешенная юбка взлетала и кружилась под редкими порывами идущего от реки ветра и казалась ещё одним из первых распустившихся цветков, особенно красивым и изящным на фоне ярко-жёлтых корзиночек цветущей вокруг пижмы.

И теперь это кружево натягивалось и вызывающе выпирало вперёд вместе с моей стремительно растущей грудью, которую хотелось спрятать от чужих глаз, а не выставлять на всеобщее обозрение. Я сутулилась, горбилась, обхватывала себя ладонями за плечи, всеми силами старалась закрыться и совсем по-глупому надеялась, что всё ещё может вернуться к прежнему состоянию. К тому, где я была обычным щуплым ребёнком, а не пухлой девушкой с округлостями и изгибами, казавшимися мне отвратительными.

— Извини, но на тебя мы не рассчитывали, — с гадкой ухмылкой протянул Паша, отсалютовав мне бутылкой из коричневого стекла, где переливаясь бликами под палящими полуденными лучами плескались остатки пива.

— Пааааша! — возмущённо хлопнула ладонью по земле моя сестра, до этого заразительно смеявшаяся над тем, что ей попеременно нашёптывали на ушко Вася и Паша, расположившиеся как раз по бокам от неё. Я наблюдала за ними со спины, по замедленным движениям, плывущим в пространстве фигурам и постепенно возрастающей громкости голосов отсчитывая степень наступающего опьянения. Только сидящая вместе с ними Карина пила маленькими скромными глотками, не желая отказываться и выпадать из компании и при этом боясь гнева матери, работавшей завучем в нашей школе.