Ложные надежды

Я замялась, но нагретую к обеду железную ручку тяжёлой двери от подъезда всё равно не выпустила, заранее подготавливая себе возможности быстрого побега. Главное — не смотреть в сторону Зайцева, взгляд которого настолько острый, что с первой попытки пронзает меня насквозь, прямиком через сердце.

— Нет, мне нужно нагнать ещё часть отложенного на лето материала, — прекрасно, что можно было всегда ссылаться на своё патологическое рвение к учёбе. Ужасно, что с начала каникул я на самом деле прочитала лишь одну книгу, и то не имеющую никакого отношения к школьной программе.

— Ну блин… А вечером хоть с нами будешь? Посидеть хоть напоследок, ну с Кириллом попрощаться, — не унимался Вася, несмотря на то, что Ксюша уже дёргала его за руку, пытаясь привлечь внимание.

— Хорош! Пусть учится спокойно Маша, не нужно ей отвлекаться от своих целей из-за наших глупых посиделок, — властно сказала Ксюша, не удосужившись даже дождаться моего ответа.

Это нормально. Она действительно хотела, чтобы я не сдавала своих позиций и продолжала учиться. Она не стеснялась повторять, что весь предназначавшийся нам ум в итоге достался только лишь мне.

И мне почему-то из раза в раз слышалось, будто она хотела добавить, что красота — только ей.

— Я подумаю, — в моём тоне прозвучала железная решимость, не оставлявшая ни единой возможности того, что мне захочется изменить свой выбор. Так будет проще. Так будет легче. Вдали — не так больно.

До квартиры я бежала, перепрыгивая через ступеньки и до сих пор ощущая на себе его взгляд. Вопреки всем существующим законам физики, разделяющему нас расстоянию, нескольким этажам и стенам старенькой панельки, у него всё равно получалось увидеть меня, раскрасневшуюся и прикусывающую губы, облокотившуюся лбом о стену в прихожей. Он смотрел укоризненно, насмешливо, печально, а у меня так разрывалось сердце, что хотелось кричать.

Только спрятаться я не успела: следом за мной в квартиру тихо прошмыгнул Кирилл и запер дверь изнутри на цепочку, прежде чем снова впериться в меня своим невыносимо сжигающим дотла глазами.

— Маш, может всё же пойдёшь с нами? — предложил он ненавязчиво, спокойно, словно и не хотел этого вовсе. Может быть, и не хотел? Тогда моё решение становилось ещё более правильным, самым приемлемым для нас обоих.

— Не могу, — упрямо повторила я и попыталась улизнуть к себе в комнату, но оказалась бесцеремонно схвачена им и прижата спиной к его груди, почему-то вздымавшейся сильно и судорожно, рвано. В нос ударил горьковатый, резкий запах дешёвых сигарет, от которого, — именно, только от него! — у меня вмиг перехватило дыхание.

Он обнимал меня за плечи. Пальцами крепко, до треска стискивал рукава футболки, а носом упирался прямо в затылок, вдыхая громко, шумно, слишком обречённо, чтобы удалось списать всё на игру воображения.

— Очень жаль, Маша. Так тяжело на целый день раньше лишиться единственного, чего мне по-настоящему будет не хватать, — его горячий, хриплый шёпот прожигал кожу под ухом насквозь и я чувствовала, как шею сжимало болезненным спазмом, как невозможно становилось вдохнуть в себя воздух, как жгло всё внутри, доводя до агонии. Это больше не паника, нет. Это что-то другое.

Всё, чем я пыталась жить, оказалось чем-то другим.

Страшным. Неизлечимым. Смертельным.

— Мне ещё много читать, — кое-как произнесла я сквозь предательскую дрожь, охватившую тело целиком, и вывернулась из кольца его худых и длинных рук, не встретив никакого сопротивления. Только ноги всё равно не слушались, делали мизерные, медленные шаги, словно хотели навсегда остаться на том самом месте, в полутёмном узком коридоре, между стареньким трюмо с заляпанным зеркалом и чужим теплом, в котором я на самом деле так сильно нуждалась.

— Очень, очень много, Маша. Советую тебе начать читать как можно скорее, — с болезненной усмешкой прошептал Кирилл за моей спиной и тем самым словно с силой подтолкнул меня вперёд, прямиком к нашей с Ксюшей спальне.

Стопка учебников лежала на углу стола, уже не такая ровная и аккуратная, как в начале лета: слишком часто я вырывала эти книги из цепких пальцев Зайцева, настойчиво желавшего как прежде позаниматься вечерами, а потом со злости швыряла их обратно, от необъяснимой досады не желая к ним больше прикасаться.

Но теперь — хотелось. С тоской, разливающейся в груди сильным ядом, с предчувствием надвигающейся беды, с непонятным предвкушением того, что вынести будет не под силу.

Я раскрыла первую книгу, перевернула несколько страниц. Ещё и ещё, от резких неосторожных движений тут же порезав себе палец. Руки так дрожали, что у меня не получалось ухватиться на шершавые уголки страниц, и я просто взялась за обложку и начала трясти книгу.

Одну. Вторую. Третью.

Все до последней.

Цветы кружились в воздухе и оседали на пол, усеивая его сплошным пёстрым ковром. Они прорастали и стремились вверх, тянулись к потолку упругими и хрупкими бутонами, нежными и яркими лепестками, чуть побледневшими или потемневшими листьями. Они росли, росли, росли надо мной, оборачиваясь цветущим летним лугом, раскинувшимся прямо под моими ногами.