Ложные надежды

— Я разве подписывала с тобой какой-то договор? — передразнивая его ехидную усмешку, скептически интересуюсь я. — Устные договорённости не имеют юридической силы, Кирилл, ты ведь и сам знаешь. А я… передумала, — развожу руками, а сама смотрю на него с нездоровой жадностью, мечусь взглядом по широко распахнутым хвойным глазам с маленькими чёрточками морщинок у внешних уголков, по узкому носу с нервно раздувающимися крыльями, по слегка приоткрытому рту и нижней губе, которую он чуть заметно облизывает кончиком языка.

— И долго ещё будет длиться твоя обида, а, Соколова? — его растерянность неожиданно перетекает в веселье, а не в ожидаемую мной ярость, что слегка сбивает с толку.

— Точно дольше, чем оставшиеся до первой остановки поезда полтора часа.

— Досадно, — он картинно хмурится и качает головой, откидывается на спинку и растекается в углу купе, прислоняясь головой к стенке возле окна. Распространяется вокруг меня плотным чёрным туманом с навязчиво-терпким эфирным запахом кедра, занимает всё пространство, которого казалось так много. А сейчас лишь шевельнись, и непременно коснёшься его холодной, оливкового оттенка кожи, почувствуешь туго пульсирующие вены, угодишь в капкан рук, обладающих стальной хваткой.

Он еле заметно улыбается, доставая из кармана телефон. Позволяет мне отвлечься от слишком пристального разглядывания своего лица и проследить за движением своих рук, перевести взгляд от длинных пальцев, касающихся экрана, к предплечьям, плечам, груди и животу. Проделать обратный путь, поочерёдно отмечая джинсы, белую футболку и наброшенный на неё серый вязаный свитер.

В груди покалывает и щекочет предчувствием, слишком неправдоподобной догадкой, абсурдным предположением.

Та работа ведь действительно нужна ему, разве не так? Намного сильнее, чем мне. Даже под маской хладнокровия не получается спрятать огромные амбиции, толкающие его на любые авантюры, чтобы добиться самого главного, желаемого, страстно любимого — власти. Отобрать всё у той семьи, которая так и не стала для него родной, сбросить отца в ту нищету и безысходность, в которой он жил вместе с матерью.

Тогда какого же чёрта, Кирилл? Почему чем больше я узнаю тебя, тем меньше понимаю?

— Глеб, — обращается он к хриплому «алло», раздающемуся из динамика телефона, — отменяй машину. Я вернусь через несколько дней.

* * *

Десять лет назад

Сквозь разлитую по улице молочную пену с трудом получалось разглядеть очертания стоящего напротив дома. Туман сбивался в густые плотные комки, изредка прорывался острыми углами, трусливо подползал к окнам и заглядывал в них неуверенно, жалобно, с завистью наблюдал за безмятежно спящими людьми, не обращавшими на него никакого внимания. Одинокий, печальный, отверженный. Спустя несколько часов его сменит столь любимое всеми палящее солнце, беспощадно разодрав на капли росы, а никто и не заметит.

Мне не спалось. Спустя несколько часов в противно разгорячённой кровати удавалось ненадолго провалиться в поверхностную, отрывистую дрёму, которая испуганно трепыхалась от любого громкого звука и немедля выскальзывала из комнаты, боясь быть застуканной со мной в обнимку. А после мне оставалось только сжимать зубы и терпеть, как стекали по телу вязкой смолой одна за другой минуты тёплых летних ночей.

Дожить бы до рассвета. Вытерпеть ещё один день. Вынести закат, обливающий своей багряной кровью землю и мою душу. И снова ворочаться в ожидании утра, фанатично ловя каждый шорох в соседней комнате.

Я стояла на кухне и вглядывалась в туман. Распахнула одну половину оконной рамы, чтобы вытянуть руку и прикоснуться к висящей прямо напротив мутной пелене — пушистой, влажной и прохладной. Дышала часто и поверхностно, смирившись с собственной тревогой, приняв её и перестав прогонять, как грязную и назойливую псину, так и норовящую крутиться около ног. Отныне тревога горделиво шла рядом со мной, надёжно охраняя от других, более страшных чувств.

Как бы я не старалась, рассмотреть двор и вход в наш подъезд не получалось. Снизу будто доносились какие-то очень тихие перешёптывания, но их казалось недостаточно, просто фатально мало, чтобы успокоить сердце и отбросить глупые детские страхи.

Мне не хотелось ждать, но ноги крепкими корнями прорастали в пол рядом с окном, а душа рвалась туда, прямиком в туман, вслед за трогающими его в исступлении пальцами, вслед за напряжённым и полным надежды взглядом. Мне не хотелось думать, зачем я как околдованная шла на кухню каждое утро, ступала по паркету неуверенно, на цыпочках, вздрагивая от каждого скрипа, но всё равно не разворачивалась обратно. Мне не хотелось знать, почему сердце так порхало, порхало, порхало неразумной и беспечной бабочкой, стоило лишь замереть на пороге и увидеть знакомый силуэт.

Кто-то открыл входную дверь и пробирался по коридору намеренно тихо, а я так и осталась стоять у окна, боясь любым движением спугнуть долгожданный мираж.