Ложный король

Нога лежала на подушках, прикрытая пропитанной каким-то жутко пахучим составом тряпкой. Сжатые потемневшие пальцы подрагивали. Сальвадор подошёл. Сказать, что от раны воняло ужасно, – ничего не сказать. Так воняли трупы кирасиров, разлагающиеся под палящим солнцем у стен Паденброга после проигранной битвы. Так воняло гнилое мясо на скотобойнях, в покойницких и на погостах, в старых могилах и в ночных горшках.

– Нет, тебе её отрежут.

Сальвадор огляделся. Его цепкий взгляд быстро разглядел рядом с кроватью небольшую стопку полотен для перевязки и полотенец. Взял одно, что показалось ему самым толстым, чтобы не пропустить обильно сочащийся из раны гной наружу, сложил в два слоя и набросил на гниющую ногу.

Вопль, который послышался из спальни через секунду, заставил всех обитателей Виллы оторваться от своих дел и замереть на местах. От испуга Фермин опрокинул на свой рабочий передник мензурку с очередной порцией настойки болиголова, а на кухне захныкали дети поварихи.

Четта сидела на полу под запертой изнутри дверью спальни и плакала, утешаемая растерянными Аэлис и Керро. Рядом наводил суету Лаэтан в поисках предмета потяжелее, чтобы выбить злополучные двери.

– Не надо, – вытирала слёзы Четта, – пусть.

– Но как же так, ми сенья? – ничего не понимал Керро. – Ему же больно.

– Нет.

– Мама, он же мучает его! Отойдите, я выбью дверь! – призвал сидящих на его пути расступиться Лаэтан, пробуя, насколько тяжёл найденный им в соседней комнате стул.

Снова раздался крик и мольбы прекратить. Четта встала и преградила путь встрепенувшемуся сыну, готовому к быстрой атаке.

– Стой.

– Но, мама?..

Она подошла к сыну и крепко обняла его за плечи. Рядом причитал граф Урбино, сетуя на жестокость Сальвадора, в которой ну никак не мог его заподозрить, жаловался на нравы южной молодёжи и умудрился во всем обвинить тавромахию (дескать, она приучает молодых людей быть безжалостными), а потом и Коллегию с её изуверскими с точки зрения созидательной педагогики методами воспитания при помощи всевозможных лишений.

– Мама, отцу же больно!

Керро помог шмыгающей носом Аэлис подняться и усадил её за стол, наполнив ей кубок холодной водой.

– Нет, это решительно невозможно слушать!

Граф Урбино поспешил покинуть помещение, а по возможности вообще радиус слышимости душераздираемых воплей, и наткнулся в дверях на растерянную Золотую Росу.

– Нет-нет, юная леди, вам не сюда. Пойдёмте отсюда, – он взял её за руку и увёл в коридор. – Пойдёмте. Лучше покажите мне ваши апельсиновые сады. Здесь решительно невозможно более находиться. Пыточная, а не графская вилла! С меня на сегодня хватит!

Две минуты длились как час. Крики Эрнана ненадолго прерывались приглушённой дверьми вкрадчивой речью Сальвадора. Невольные свидетели скрытой от глаз пытки не понимали, что их пугало сильнее – крики страдающего от муки и плач или рассудительный голос его мучителя, которого не тревожила ни боль брата, ни его просьбы пощадить.

Всё кончилось внезапно. За дверью воцарилась странная тишина, возникшая вдруг, на полукрике, полувздохе. Послышались тихие шаги и звук открывающегося замка. Дверь отворилась. На пороге стоял привычно сдержанный и собранный хранитель казны и оттирал левую руку толстым полотенцем, перепачканным то ли в крови, то ли в кровавом гное.

– Мне нужно обработать руку, – невозмутимо произнёс он, будто только что заполнял таможенные ведомости, а не сжимал раненую ногу Эрнана, чтобы доставить ему нестерпимую боль. – Я весь перепачкался в том, о чём даже думать не хочу. Фермин внизу?

Под обескураженные взгляды присутствующих он прошёл к проходу в коридор.

– Вы – чудовище, дядя! – воскликнула Аэлис и бросилась к отцу, которого казначей оставил лежать без сознания. – Чудовище!

Её истеричное обвинение оставило Сальвадора равнодушным. Он обыденным жестом свернул грязное полотенце и положил на столик для корреспонденции. Повернулся к Четте.

– Сообщу ему, что Эрнан согласился ампутировать ногу. Пусть готовится к операции. И да, может быть, Аэлис и права, я – чудовище. В конце концов у нас с братом одна кровь.

Глава 19 Да здравствует король!

Всё кипело и вертелось.