– О господи! – Петра брезгливо зажала нос лавандовым платком. Сэр Ричард выругался и прижал к носу рукав.
Шлепок повторился. Тёмно-коричневый комок ударился о край окна короля и разлетелся по внутренностям кареты мелкими кусочками прямиком на шёлковые с золотом одежды сидящих внутри.
Снаружи послышались суета, топот.
– Ах ты, подонок! – вопил Сеар.
– Вон он! Вон! Лови! – мимо окна кареты пронёсся всполошённый Ингемар. – Я его вижу! Наперерез ему. Вальдарих, наперерез! Не уйдёт.
Прочь с дороги, прямиком в толпу шмыгнул какой-то лупоглазый мальчишка.
– Ты врёшь! – противно, как хрипатая ворона, прокричал хулиган и проскочил между ногами людей.
Бывший распорядитель тавромахии, а ныне разжалованный в обычные солдаты, потёр вспотевший затылок.
– Да к чёрту его.
– Он напал на короля.
– Козьим дерьмом? Какое страшное оружие. Знаю я его. Это Золтан, – прорычал Вальдарих. – Кретин из постоялого двора у ворот. Носит баранину в Ласскую башню с мясной лавки Айвара.
– Придушу паскуду!
– Хочешь – лови, а я бы его у дома его с голубыми ставнями ждал. Он там обретается. Эй!..
– Есть повод для улыбки? – сэр Ричард испепелил Иммеле взглядом, брезгливо отряхиваясь от фекалий с опасением, как бы в волосах или на плече не остался кусочек. – По-твоему, это смешно?
– Уж лучше смешно, чем уныло, – улыбнулась королева, и впервые за долгое время улыбка её была по-настоящему счастливой.
Всё было иначе, чем он себе представлял. Фанфары, музыка, золото, поклоны. Вся коронация расписана по минутам. Вот карета останавливается, он выходит, ступает на ковровую дорожку. Ройс и Дункан кланяются отцу. Певцы поют, музыканты играют, отрабатывая гонорары, народ стоит с преклоненным коленом. Аплодисменты, шум. Всё помпезно и пышно.
Как жарко в мундире. Тусклое солнце едва пробивалось сквозь жирные тучи и отражалось от стеклянных стен кирхи блёклыми лучами. Липкий воздух пах дождем и грязью. Головная боль усилилась, он зажмурился. Ну почему именно сегодня? Ещё вчера он чувствовал себя полным сил, а сегодня проснулся стариком, уставшим и больным.
«Может быть, это сглаз?» – шевельнулась в голове неприятная мысль. Надо было послушать Иммеле и выпить её успокоительного. Уж кто-кто, а она-то знает толк в своих снадобьях.
Внутри ждал прелат. Теабран даже отсюда, с улицы, видел, как сверкают в прозрачной полутьме кирхи бриллианты на скапулярии святого. По обе стороны дорожки, расстеленной вдоль площади, вверх по ступенькам в кирху стояли Молчащие, держа руки на рукоятках мечей. Когда Теабран остановился на площади, они вынули их из ножен и подняли над головами, приветствуя короля. Он шёл медленно, то и дело поглядывая на шёлковые рукава камзола и кожаные туфли – всюду, в каждом крошечном пятнышке ему чудился оставшийся кусочек дерьма. Казалось, всё на площади видели нападение. Под носом воняло, как под хвостом у козла.
Дорога к кирхе хотя и была короткой, будто не кончалась, а каждый шаг вперед словно оттеснял его на два назад. Корона. Он видел её тихий блеск через приоткрытую дверь. Блестит, как плевок свежей крови на стене. Там, у нефа, на подушке. Желанная. Он часто видел, как мать ходит вокруг неё в тронном зале и смотрит, как собака на вожделенную кость. Гладит, любуясь своим отражением в ней.
«Альмандиновая корона никогда не ранит того, кто достоин» – полоснула холодным лезвием мысль. Он – истинный король. Корона его по праву наследования. А что, если?..
Нет.
Гнать эти мысли.
Скорее укрыться.
Теабран быстрее, чем это предусматривал регламент, утверждённый дотошной матерью, проследовал в храм.
Тень каменного помещения встретила его приятной прохладой, удушающим ароматом алых лилий и горящих свечей. Когда он женился на Иммеле в небольшой часовне близ Голой башни, там тоже всюду стояли букеты из этих цветов. Тогда от этого тяжёлого запаха ей стало дурно, и она упала без чувств прямо у алтаря, а он, увидя её бледность, до ужаса испугался, что она умерла. Помня об этом, он попросил Алмекия приглядывать за супругой, которая и сегодня после бессонной ночи выглядела бледной и усталой, но, судя по всему, сегодня ей его помощь не понадобится.
Жена и дети следовали за ним, беззвучно ступая по мягкому полотну дорожки, как тени. Вокруг стояли ждущие придворные. Эта озёрная истеричка из Приграничья, его ведомый сынок, сэр Виллем с женой, которая годилась ему в младшие дочки, эвдонское конопатое страшилище, шенойская шлюха с детьми, мужем-алкоголиком и любовником, двуличные графы Мраморной долины, вонючие лошадники Ревущего холма, придворные, которых Теабран так и не научился различать меж собой… Ужас вперемешку с отчаянным одиночеством вдруг окутал его, как паутина. Теабран почувствовал себя маленьким и жалким, просящим одолжения у снизошедшего до его желаний Бога, который стоял у аналоя, глядя на него глазами дохлой рыбы, и вонял благовониями, как старая потаскуха. Праздник, настолько желанный и ожидаемый королём, в одно мгновение вдруг потерял свой блеск, отравив радость заслуженной награды за годы изгнания.