Лубочная книга

— И тигрица любит свое детище и бережет его; неужели я буду кровожаднее этого зверя и предам сама смерти свое милое чадо? Бова мне сын, и рука моя не подымется на него. Горячо я люблю Додона и готова исполнить все его желания, но это желание превышает мои силы. Нет, об этом страшно и подумать мне.

— Но, прекрасная княгиня, осмелюсь напомнить тебе, — возразил Антоний, — что брат мой — человек крутого нрава и не любит, когда не исполняют его приказаний. Если ты не сделаешь это и не отстранишь тем грозной будущности, то любовь его к тебе обратится в сильную ненависть, и ты страшно поплатишься за ослушание.

— Если уж непременно угодно князю Додону, — сказала Милитриса Кирбитьевна, — чтоб сына моего не было на свете, то я вот что сделаю: посажу Бову в темницу, не велю ему давать ни есть, ни пить, и он через несколько дней умрет голодною смертью, по крайней мере не от руки моей и не при глазах моих.

— Конечно, — говорил Антоний, — какою бы смертью ни умер Бова королевич, брат мой останется вполне доволен. А я между тем отпишу к нему о твоем решении, княгиня, потому что он, вероятно, не скоро возвратится: Сумин очень сильная крепость, которую нам долго не взять.

Последние слова Антония оправдались на самом деле: осада Сумина продолжалась более шести месяцев и осталась безуспешна.

В тот же самый день, в который получено было приказание Додона, несчастный Бова королевич посажен был матерью своею в темницу и обречен на мучительную голодную смерть.

Укоры совести и материнская любовь пробудились в сердце Милитрисы Кирбитьевны, мучили ее и не давали ей покою ни днем, ни ночью. Она предавалась разного рода шумным увеселениям и забавам, изыскивала разные средства, чтобы заглушить в душе своей воспоминание о смерти погубленного мужа и о бедном сыне своем, которого она осудила на самую ужасную из смертей.

Однажды Милитриса Кирбитьевна, возвращаясь с прогулки, проходила мимо той башни, в которой томился голодом Бова королевич. Увидя из окна темницы мать свою, он сказал ей:

— Государыня, моя милая матушка, Милитриса Кирбитьевна, за что ты прогневалась и хочешь предать меня жестокой смерти, умертвить без вины, без причины? Сжалься, родимая, над моим несчастным положением. Сильная жажда и страшный голод томят меня; страдания так невыносимы, что желаю смерти, но медлит смерть, не приходит, а муки становятся все более и более. Смилуйся, государыня, над своим родным детищем, пришли ему хоть кусочек черствого хлеба.

Слабый умоляющий голос несчастного, почти умирающего сына пронзил сердце матери.

Она не вытерпела и пошла к окошку. Слезы навернулись на глазах ее, когда увидала она бледное, изможденное лицо Бовы.

— Я пришлю тебе есть и пить, — сказала княгиня королевичу и поспешила удалиться от башни, чтоб не терзаться печальным зрелищем, которое было перед глазами ее.

Через несколько минут прекрасная Милитриса Кирбитьевна послала с девкою-чернявкою несколько кусков хлеба сыну своему.

Антоний, строго следя за всеми действиями княгини, увидал, как девка-чернявка несла пищу в темницу к Бове. Злой этот старик остановил посланную служанку и, взглянув на куски хлеба, сказал ей жалостливо:

— Неужели ты хочешь кормить этим королевича? Зайди ко мне, я намажу ему, голубчику, на хлеб масла, пусть покушает, бедненький, на здоровье.

Служанка не хотела, но не посмела отказаться от коварного предложения брата князева. Хлеб действительно был намазан, но не маслом, а салом змеиным с разными сильными ядами. Это сделано было Антонием с мыслию, чтобы отравить Бову королевича — исполнить желание Додона и тем угодить ему.

Девка-чернявка тотчас же смекнула, в чем тут дело, и, пришедши в темницу, не велела есть Бове принесенного хлеба, а велела бросить его собакам. Лишь только собаки съели этот хлеб, то тут и околели с страшными судорогами и корчами.

Бова королевич, видя такое расположение к нему девки-чернявки, усердно просил ее, чтоб она не запирала за собой дверей темницы.

Служанка эта, сострадая бедственному положению королевича, исполнила его просьбу, ушла, оставив двери темницы отпертыми. Потом, пришедши к княгине, говорила:

— Ах, как он обрадовался хлебу! С каким аппетитом ел его и как благодарил тебя за то, что сжалилась над ним.

Как птичка радостно вылетает из отворенной клетки, так и Бова королевич вышел из своей душной темницы на свежий воздух. Никем не замеченный, прошел он по Антону и благополучно миновал городские ворота. Очутившись в поле, пошел Бова путем-дорогою куда глаза глядят, без всякой цели, на произвол судьбы. Вот и идет он, все идет, близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли. Солнышко его печет, частым дождичком сечет — да какой бок вымочит, тот и высушит. Ночь ли настанет, ляжет Бова на мураве шелковой, свернется калачиком, под голову кулак, а одеялом — темная ночь, широким покрывалом — небесный свод с частыми звездами. Шел он, шел да и пришел к морю, к океану и видит: стоит корабль в пристани, а корабельщики на том корабле собираются плыть по морю-океану к острову Буяну, там товарами торговать, денежки добывать.