М. И. Ожегов, с которым мы впоследствии подружились, познакомил меня со следующими писателями-самоучками: сначала с покойным ныне Лютовым{104}
, а затем с М. Л. Леоновым{105}. Леонов вскоре познакомил меня с И. А. Белоусовым{106} и с И. И. Зачесовым{107}; затем я, по указанию Зачесова, познакомился с Миляевым, а после с С. Е. Захаровым{108} и Репиным. Однажды я ходил на стеклянный завод, на Бутырках, и познакомился там с Нечаевым. Это было в 1892 году. В то же время пришел ко мне на квартиру и познакомился со мною И. Н. Свето-Востоков. Позднее всех, кажется, в начале 1896 года, я познакомился с Ф. С. Шкулевым{109}, с которым сошелся ближе всех из писателей-самоучек и, впоследствии, даже подружился с ним. Все вышеупомянутые писатели-самоучки собирались в одном трактире, в городе, и я раза три-четыре посетил эти собрания, беседа на которых сосредотачивалась в то время преимущественно на литературных сборниках, издававшихся в разное время в память покойных писателей-самоучек А. Разоренова{110} и И. Д. Родионова.Работа моя для никольских издателей все время шла не особенно блестяще в смысле заработка, хотя я и достиг уже платы по 10 рублей за печатный лист; но в 1896 году она почти совсем прекратилась, так что, бывало, и на хлеб не заработаешь, и я пробовал писать передовые статьи для газеты «Курьер торговли и промышленности»{111}
на все коронационные события, но одну из статей, накануне народного гулянья на Ходынке, цензура не пропустила, и дальнейшие за тем мои статьи также не были пропущены, и работа моя в этой газете прекратилась. Мне с семейством жить стало буквально нечем. Разыскивая себе всюду работу, и как то раз у Сытина встретил инспектора В. П. Вахтерова{112}, который в то время редактировал у Сытина народные издания; меня он уже раньше знал по слухам и знал, что я уже несколько лет имею звание учителя, бедствую материально, но на место учителя почему-то не поступаю. Познакомившись со мной лично, он предложил мне поступить на учительское место и дал обо мне рекомендацию Н. В. Чехову{113} в Тульскую губернию, Богородицкий уезд. Н. В. Чехов, заведовавший хозяйственной частью земских народных училищ Богородицкого уезда, представил мне место учителя в Казанском земском училище Богородицкого уезда, куда я и отправился осенью 1896 года и прожил там учителем три года. А затем перешел в Старотяговскую церковноприходскую школу Можайского уезда Московской губернии. Но здесь, вследствие столкновения с земским начальником{114}, я прослужил всего 7 месяцев и перешел в Верейский уезд Московской губернии, в Пановскую церковноприходскую школу, где и учительствую в настоящее время{115}.КОММЕНТАРИИ
В сборник включены наиболее популярные и типичные произведения лубочной литературы. В случаях, когда имелось несколько вариантов одного произведения, для публикация отбирался наиболее полный и распространенный. При воспроизведении текстов были устранены многочисленные опечатки, свойственные лубочной книге, а орфография и пунктуация приближены к современным нормам. Исключение составляют те случаи, когда важно было сохранить особенности языка автора (архаизм, невысокий уровень грамотности и т. д.).
При комментировании не пояснялись такие слова, как, например, «аудиенц-камера», «имажинация», «обер-гофмаршал», «дофина», а также имена божеств древнеримского пантеона, поскольку они не были понятны народному читателю, что не только не отталкивало его от книги, но даже придавало ей особую привлекательность. В этой среде зачастую именно неполная ясность текста выступала в качестве показателя высоких его достоинств, мудрости и глубины. Характерны в этом плане слова, сказанные слугой И. А. Гончарову: «Коли все понимать — так и читать не нужно: что тут занятного!»[21]
Показательно, что словарик мифологических персонажей, приложенный к первому изданию книги М. Комарова, в дальнейшем исчез. Сам автор нередко не совсем ясно представлял, по-видимому, значение употребляемых терминов. У М. Комарова, например, лютеранская кирка оказывается в католической Испании. Подобные слова и понятия использовались не в их прямом значении, а в качестве своеобразной «инкрустации» текста, для сохранения «придворного» и «иностранного» колорита. Поэтому прокомментированы лишь те слова и явления, которые были понятны аудитории лубка, но по тем или иным причинам могут быть неизвестны современному читателю.