Лубочная книга

— Прекрасный и храбрый витязь, достойный сын достойного отца! Ты, наш избавитель, — и просишь прощения? Не только прощения достоин ты за свой подвиг, а и наград великих. Но чем я награжу тебя? Все награды, какие только могу я дать тебе, будут ниже заслуг твоих. Прошу забыть ту обиду, какую я причинил тебе, изгнавши из моего государства. Отныне живи здесь с родителями своими, бери во владение любой город с пригородами и красными селами; казна моя открыта тебе всегда; если пожелаешь, я отдам за тебя дочь мою; первое место твое против меня, другое подле меня, а третье — где сам пожелаешь.

Еруслан Лазаревич на это скромно отвечал:

— От души благодарю тебя, государь, за твои великие милости. Остаться навсегда здесь я пока не имею желания, потому что душа моя рвется на простор, постранствовать по белу свету. А к почестям и богатству я не привык и не ищу их; а жениться мне еще рано, хотя я и считаю за великую честь и счастие назваться мужем твоей прекрасной дочери.

Царю Картаусу было очень неприятно, что Еруслан Лазаревич, такой славный и могучий богатырь, отказывается служить ему и быть надежной опорой и сильным защитником его владений. Но делать было нечего: насильно мил не будешь и силой да неволей ничего хорошего не сделаешь.

После этого Еруслан Лазаревич вместе с отцом своим отправился прямо в палаты к матери своей, княгине Епистимии. Там произошла трогательная встреча матери с любимым сыном, которого она уже не чаяла больше и в живых видеть. Затем начались великолепные радостные пиры в палатах Лазаря Лазаревича по случаю возвращения храброго и любимого сына. А потом начались также веселые и шумные пиры во дворце царя Картауса по случаю избавления от угрожавшей им опасности от неприятеля, которого так смело и неожиданно отразил Еруслан Лазаревич. Все эти пиры и празднества продолжались с лишком два месяца, и на всех пирах и празднествах самым первым и дорогим гостем был храбрый Еруслан Лазаревич с отцом своим и с матерью Епистимией.

По окончании всех этих торжественных пиршеств и ликований Еруслан Лазаревич привел наконец в исполнение то, зачем он приехал к родителям: он испросил благословение у отца и матери, повеселился вдоволь, поел хлеба и соли отцовской и княжеской, погостил довольно в дому своем родительском и стал собираться опять в путь-дорогу.

— Сын мой возлюбленный, — говорил ему Лазарь Лазаревич, — хорош ты и пригож, могуч и славен, и я тобой весьма доволен, что ты не посрамил нашего знатного богатырского рода; только сокрушает меня разлука с тобой. Вот я уже становлюсь стар, силы начинают изменять мне, царь Картаус тоже плох здоровьем, а двенадцать наших богатырей и дряхлы и хилы, совсем почти выбились из силы. Найдутся опять лихие враги, придут они к нам, государство наше завоюют, воевод и бояр смерти предадут, меня же с государем и богатырями в полон возьмут, а ты нас и защищать не будешь. Не оставляй нас сиротами беззащитными, ведь не сыщешь краше той земли, в которой твоя родина, где живут близкие и милые сердцу. Просиял ты нам как красное солнышко, обогрел и утешил нас на старости — и опять скрываешься от нас, как солнышко за тучи черные, громовые!

— Государь мой, батюшка, — сказал в ответ Еруслан Лазаревич, — лютых врагов пока нет еще, так что же мне дома делать? Не пристало сильному витязю сложа руки сидеть, дома на покое проживать, а пристало храброму с мечом воевать. Не могу я оставаться дома, душа так и рвется на простор из груди молодой и зовет молодца в поле чистое, на раздольице широкое. Постранствую по белу свету, насмотрюсь диковинок, поучусь уму-разуму и скоро опять вернусь к вам и останусь тогда навсегда с вами доживать свой век спокойно.

Сколько ни уговаривал отец Еруслана, сколько ни упрашивала мать, чтобы он не уезжал от них, — Еруслан все настаивал на своем и просил их убедительно не удерживать его; наконец, старики, скрепя сердце, согласились благословить сына, потом со слезами простились с ним, и он отправился в путь-дорогу.

Вот едет Еруслан месяц, едет другой и третий, все прямо на восток, и вдруг наезжает на белый полотняный шатер, раскинутый в чистом поле среди зеленого луга. В этом самом шатре жили те три красавицы, дочери Бугригора, о которых рассказывала дочь князя Феодула, прекрасная Кандоула. Они в это время сидели за ручной работой: одна плела золотые кружева, другая вышивала серебром и золотом по бархату, а третья низала крупный жемчуг. Все они были девицы прекрасные, но Легия несравненно краше своих старших сестер. Красоты ее невозможно ни в сказке сказать, ни пером описать: все в ней было верх совершенства. Еруслан Лазаревич слезает с коня богатырского и входит в бел шатер; помолился он Богу, взглянул на красавиц — и остолбенел от великого дива и изумления: такой дивной красоты он не только наяву, но даже и во сне никогда не видывал и вообразить не мог. Девушки, увидав вошедшего к ним витязя, встрепенулись, как птички, испугались и, по девичью обычаю, разахались, засуетились, думали бежать, да остановились, хотели не глядеть, да невольно загляделись.