Лучи жизни

В самом деле, — жив ли он? С каждым днем, по мере того как длилось таинственное заключение, все большее число людей задавало себе этот вопрос. Уиппль в двадцатый раз помещал в газете подробное описание лаборатории, причем с каждым разом странные аппараты приобретали все более таинственный вид. К дому профессора, расположенному за городом, приезжал уже не один Уиппль, и все осаждали старого Роберта. Слуга, в сущности, не мог рассказать ничего нового, но, уступая настойчивости репортеров (и, главное, имея в виду увеличение своих сбережений), в различных вариациях повторял уже известные всем сведения. На опасливые же вопросы репортеров, жив ли ученый, он отвечал с неизменной флегматичностью:

— А кто ж его знает? Велел не беспокоить!

Слуга свято выполнял это распоряжение: он сам не беспокоил хозяина и не позволял беспокоить его тем ретивым журналистам, которые собирались стучать в дверь лаборатории. Сам он, видимо, очень мало беспокоился о судьбе хозяина: может быть, многолетняя служба у Чьюза приучила его ко всему, а может быть, он попросту ничего не имел против того, чтобы заключение продлилось подольше для его сбережений это было бы очень полезно.

Он так никого и не подпустил бы к двери, если бы к концу второй недели общее беспокойство не достигло крайней степени. Газеты прямо писали, что трудно предположить, чтобы ученый столько времени провел в добровольном заключении. Он, несомненно, либо уже мертв, либо находится в тяжелом состоянии и не может ни выйти, ни позвать на помощь. При таких обстоятельствах ждать просто бесчеловечно. Необходимо во что бы то ни стало открыть дверь лаборатории.

В дело вмешалась полиция. Перед ней старому Роберту пришлось отступить. Полицейский чиновник в сопровождении журналистов и двух специально приглашенных ученых торжественно приблизился к двери. Он основательно постучал и потребовал, чтобы профессор открыл или, по крайней мере, отозвался. Но профессор молчал. Тогда по распоряжению чиновника замок был взломан и дверь открыта. Роберт оказался прав: за дверью была сплошная стена металла. Репортеры моментально запечатлели ее на фотопленках. Полицейский возобновил стук, но профессор по-прежнему молчал. Был вызван мастер по взлому сейфов. Он установил свой аппарат и приготовился, расплавив металл, прорезать в стене отверстие, достаточное для того, чтобы проникнуть в лабораторию.

Как вдруг…

3. «Лучи жизни»

Как наша прожила б планета,

Как люди жили бы на ней

Без теплоты, магнита, света

И электрических лучей?

Что было бы? Пришла бы снова

Хаоса мрачная пора.

Лучам — приветственное слово.

А солнцу — громкое ура!

А. Мицкевич. «Четыре тоста»

Металлическая стена отодвинулась, и представший перед изумленными гостями профессор Чьюз спросил:

— Вы стучали? Что вам угодно?

— Профессор, вы живы? — в один голос воскликнули журналисты.

— Мне, кажется, жив, — сказал ученый. — Впрочем, со стороны виднее.

— Нам тоже кажется, — не очень решительно заметил чиновник. — Но только что мы в этом сомневались.

— Так смотрите внимательнее! — засмеялся Чьюз. — Может быть, я только призрак.

— Профессор, как я рад видеть вас живым и невредимым! — отстранив полицейского, бросился к Чьюзу Джордж Уиппль.

— А, молодой коллега из «Свободы»! Я, кажется, обещал вас вызвать. Почему же вы не дождались? Впрочем, на этот раз мне есть что сообщить. И уж если вы готовы были прогрызть стену, лишь бы навестить меня, попрошу вас в лабораторию.

Широким жестом гостеприимного хозяина Чьюз пригласил всех в большой светлый зал. Гости поспешили войти и в нетерпении окружили профессора.

Но Чьюз не торопился. Он затеял долгий разговор с коллегами об их работах, и, хотя те гораздо более интересовались работами Чьюза, его неоспоримый авторитет не позволял им обратиться к нему с расспросами.

Уиппль, не связанный этими условностями, улучил удобную минуту и взмолился:

— Профессор, не томите! Что значит ваше заключение? Что вы открыли? Ручаюсь, что-то очень важное!

Репортеры, уже давно признавшие бесспорное первенство Уиппля, как старого знакомого профессора, поддержали его одобрительным гулом.

— Я не намерен делать тайны из своего открытия, — ответил профессор. Боюсь, однако, что мои объяснения не всем будут понятны: я вижу здесь много журналистов. Постараюсь говорить по возможности популярно.

К какой области относится мое открытие (или изобретение — не знаю, какое слово сюда более подходит), вы в общем представляете. Как бактериолог, я ставил перед собой задачи борьбы с инфекционными болезнями, которые до сих пор представляют проклятие человеческого рода и уносят миллионы жизней.