Лучинушка

Те, кто опустился на самое дно, ничего другого делать не умели, а может просто не хотели. Они существовали, довольствуясь копейками, остававшимися от кого – то неизвестного, сидевшего где – то на недосягаемой высоте и собиравшего с их унижения прибыль, словно обильный урожай с непаханого поля, только за то, что закрывал глаза на их промысел и прибыль эта стоила дороже жизни любого из тех, кто её приносил.

Прохожие тоже подавали не из жалости или желания облегчить чью – то участь, а в надежде, что им самим это зачтётся где – то наверху, и не задавались вопросом, как эти люди дошли до подобного состояния и почему бездействует тот, кто как раз и должен этим заниматься.

Когда Лёвка подрос и стал приносить больше вреда, чем пользы из – за своего строптивого, непоседливого характера, его продали домушникам. Его худоба и ловкость позволяли ему пролезать в любую форточку для того, чтобы открыть дверь изнутри и впустить в квартиру взрослых подельников. Это дело ему нравилось гораздо больше, чем сидеть на одном месте с побирушками. Теперь он мог свободно бегать по улице и дворам, изучая жизнь со всех доступных ему сторон, а не выглядывая сквозь щель в пеленках, прикрывавших его лицо.

Кормили его по чуть – чуть, чтобы не растолстел, лишь бы не умер с голода. Поэтому, залезая в окно квартиры, он сначала искал еду, а потом уже ценности, которые у него всё равно отбирались. Однажды он был настолько голоден, что, попав в квартиру и учуяв запах котлет, забыл о деле и поспешил на кухню, а его подельникам пришлось напоминать о себе стуком в дверь. Жившая напротив старушенция, проводившая большую часть дня у дверного глазка, заподозрила неладное и вызвала милицию. Услышав шум, он спрятался в мойке за мусорным ведром и сидел там, пока все разошлись, затем доел котлеты и ушел тем же путём, каким туда попал. За это его опять избили и не давали есть целых три дня.

Лёвка часто убегал в сквер, и, глядя на женщин, гулявших с детьми, пытался угадать, которая из них могла бы быть его матерью. В глубине души он мечтал, чтобы его тоже водили за руку, спешили к нему, когда он падал, стряхивали с него пыль, и, жалея, дули на ушибленное место. Однажды он нарочно упал, и, сбив колено в кровь, подошел к тётеньке, которая, как ему казалось, была похожа на его мать, в надежде, что, увидев его, она узнает в нём своего сына, обнимет и заплачет от счастья. Он долго стоял перед нею и смотрел сквозь слёзы в её глаза, а она отводила взгляд в сторону, делая вид, что его не замечает, а потом и вовсе поднялась, подозвала чистенького, толстощёкого мальчишку, и, пожаловавшись соседке по лавочке на то, что из – за этих грязных, вшивых нищих негде погулять с нормальным ребёнком, увела его домой.

Помощь пришла оттуда, откуда он её не ждал. Это была девочка примерно его возраста. Качаясь на качелях, она увидела его кровоточащую коленку и подбежала, чтобы ему помочь.

– Ранку надо срочно промыть, иначе может приключиться столбняк. – сказала она поучительным тоном, и, присев перед ним на корточки, стала вытирать кровь своим белоснежным платочком.

Лёвка слушал её и молчал, не понимая, чего хочет это рыженькое чудо с огромными белыми бантами. Она измазала весь платок, а кровь продолжала сочиться. Лёвка готов был истечь кровью и перетерпеть любую боль, лишь бы она не уходила. Девочка решительно взяла его за руку и повела за собой. Он покорно шел следом, не глядя по сторонам, боясь, что сейчас кто – то крикнет: «гоните этого вшивого нищего прочь», и она бросит его руку и убежит. К счастью, на них никто не обратил внимания.

Девочка привела его в соседний дом к высокой двери, оббитой коричневым дерматином, открыла её своим ключом, и провела в большую светлую и очень чистую комнату. Усадив его на диван, принесла аптечку, и, достав из неё марлевые салфетки, вату и пузырёк с зелёнкой, стала обрабатывать рану. Он смотрел на пушистую головку, склонившуюся над его коленом, вдыхал исходивший от неё запах душистого мыла, и невольно вздрагивал от переполнявшего его счастья, а она дула на раненное колено и бормотала «у кошки боли, у собачки боли, а у нашего мальчика не боли». И ему казалось, что он умер и попал в рай, а Ульяна, говорившая, что туда попадают только добрые люди, а всем ворам и бандитам вечно гореть в аду и лизать горячую сковороду, как всегда, бессовестно врала.

В нём зародилась крошечная надежда на то, что его мечта наконец – то сбылась и он обрёл свой дом, не зря же девочка назвала его «нашим мальчиком», но в коридоре хлопнула дверь, и женский голос окликнул:

– Сонечка, ты дома?

– Дома, бабушка, дома. – откликнулась девочка, и, приложив палец к губам, стала убирать аптечку.

– Слава богу! А то я уже испугалась. Терентьева сказала, что недавно видела в окно тебя с каким – то грязным нищим. Надо же такое придумать. Иди сюда, я купила тебе тульский пряник. Посмотри, какой чудесный.

– Иду, бабуля, иду… – ответила Сонечка, и, затолкав Лёвку за шкаф, вышла из комнаты.