Он стоял в углу, затаив дыхание и глядя на фикус в большой деревянной кадке и на чёрное пианино, застеленное белоснежной салфеткой. На ней стояли две статуэтки в виде танцующих балерин, а между ними позолоченная рамочка с фотографией мужчины в очках в тонкой оправе, одетого в белую шапочку и белый халат. Он держал у уха трубку, прислоненную к голой спине какого – то мальчика, и к чему – то прислушивался. Это был Сонечкин отец, работавший детским врачом.
Из кухни доносились весёлые голоса и звон посуды, а Сонечка всё не приходила. Лёвка наконец – то понял, что его выгонят вон сразу же, как только обнаружат. А добрую, чистую Сонечку накажут за то, что она привела его в дом, и, может быть даже выпорют так же больно, как пороли его. Он то к поркам привык, а Сонечка… Ему впервые не хотелось, чтобы кому – то было больно. Прислушиваясь к их смеху, он на цыпочках пробрался к двери, открыл её и стремглав помчался по лестнице вниз.
После этого Лёвка стал ходить в сквер каждый день. Он подолгу просиживал в кустах в надежде увидеть Сонечку, но она не появлялась. Лёвка думал, что она наказана, может быть её даже не кормят, и решил отнести ей какую – нибудь еду.
Он стащил в магазине сладкую булочку, спрятал её за пазуху и пошел в сквер, чтобы обдумать, как передать её голодной Сонечке. От теплого запаха сдобы кружилась голова. Он проглотил бы эту булку за одно мгновение, но сдерживал себя ради Сонечки. Увидев издалека знакомые белые банты, он побежал бегом к лавочке, у которой она стояла, и остановился напротив, умирая от счастья и не зная, что сказать. А она возилась с маленьким, желтым с большим белым пятном на боку щенком, бинтовала ему лапу своим белоснежным платочком и приговаривала что – то ласковое и успокаивающее точно так, как приговаривала ему, когда смазывала зелёнкой его разбитую коленку. Лёвка долго стоял в ожидании, что она увидит его, обрадуется, и спросит, почему он тогда убежал и, может быть, опять пригласит в свой дом, а она увлеклась своей новой игрушкой и не смотрела в его сторону. Тогда он молча положил булку на лавочку, рядом с нею. Сонечка взяла её, едва на него взглянув, сказала «спасибо» и стала кормить щенка. Щенок грыз булочку, слюнявя и рассыпая крошки, а Лёвка смотрел на него и глотал слюну. От голода у него громко заурчало в животе. Услышав этот звук, Сонечка сморщила носик, бросила на него недовольный взгляд, и, подхватив щенка, перешла на другую лавочку. Остаток недоеденной булки упал на землю. Левка хотел его поднять, но она нарочно наступила на него своей аккуратной ножкой, обутой в новый сандалий и белый носок, и растоптала, смешав с пылью. Больше Лёвка в этот сквер не ходил.
Подрастая, он прошел все ступени воровской жизни, приобретая ловкость, выносливость и жестокость. Постоянный риск оказаться в тюрьме или быть убитым членами своей же шайки, безжалостно расправлявшейся с каждым, кто проявлял непослушание, отучили улыбаться, и его взгляд приобрёл недетскую угрюмость. Первое убийство он совершил во время драки в шестнадцатилетнем возрасте, ударив своего врага ножом. Глядя в его стекленеющие глаза, он понял, как хрупка человеческая жизнь, если распорядиться ею так просто, и испытывал удовлетворение, какое чувствует насытившийся зверь. Он стал сознательно нарываться на драки, в которых выходил победителем не только потому, что был сильнее, а потому что его стали бояться из – за того, что он не дорожил ни своей, ни чужой жизнью и мог, не задумываясь, убить любого. Звериное чутьё и хладнокровие помогало ему чувствовать опасность и вовремя уходить. Ему не было двадцати лет, когда он впервые получил заказ на убийство.
Всё в его жизни было временно и скоротечно, кратковременные жёны, кратковременное жильё. Постоянно рискуя жизнью, он проживал каждый день как последний, не желая ни к чему и ни к кому привыкать и привязываться.
Только однажды, встретив Дарью и поняв, что она любит его таким, какой он есть, и готова идти за ним до конца, почувствовал себя в её домишке хозяином. Всё лучшее, что ему удавалось украсть, он отдавал ей. Они стали строить совместные планы на будущее. Но всё оборвалось неожиданно и нелепо. Плачь ребёнка, который он услышал, едва переступив порог после того, как более года провёл под следствием, дал понять, что Дарья, и всё, что было с нею связано, уже принадлежит кому – то другому, и это лишило его разума. Спавший в нём зверь мгновенно проснулся и потребовал крови, и он не смог с собой совладать. С тех пор прошло пол жизни, а её крики звучали в ушах по сей день.