Лучшая фантастика XXI века

– А значит, боялись того, что меньше. И пытались превратить слово в ограду. Они думали, что, если назвать атом неделимым, можно сделать его неделимым.

Взгляд она по-прежнему не отводила. Голос у нее был высокий и твердый, когда она говорила, словно пела партию сопрано. Я изучал аутистов, изучал в Сети материалы о самой Эльзе. В физике она была необыкновенной, волшебницей. Направо и налево сыпала идеями, иногда глупыми и ошибочными, но изредка приводящими к прорывам. Если она примет меня, я помогу университету производить хорошее впечатление и смогу передавать ее идеи людям, которые годами будут им следовать. Один из тех, кого она интервьюировала, подвел итог так: «Когда говоришь с Эльзой о физике, видишь только ученого. Аутистом она становится за обедом».

Ни один аспирант не смог продержаться у нее больше трех месяцев. Мне необходимо было проработать с ней дольше: моя диссертация основывалась на ее идеях. Что бы она сейчас ни закричала, что бы ни заставила меня делать, как бы странно себя ни вела, я хотел – мне было необходимо – исследовать то, что исследует она.

Она продолжала:

– Ученые огораживают себя идеями. Невольно. Вы любите прыгать через изгороди?

– Да.

– Годится.

Она встала.

– Не хотите услышать о моей диссертации?

– Вы работаете над множественными вселенными. Это единственная причина, по которой вы могли ко мне обратиться.

Она права. Но множественные вселенные – тема очень широкая. М-теория, последняя правдоподобная теория всего существующего, святой Грааль современной физики. Мы живем во вселенных, обладающих одиннадцатью измерениями, которые называются [мем]бранами. Мы постигаем их с помощью математики, но, когда пытаемся представить это с помощью измерений, которые можем видеть, это приводит к представлениям вроде свернутых фигур или заполняющих воздух шаров. Если посмотреть на наши жалкие рисунки, может показаться, что мы живем в голограмме из листов прозрачной бумаги.

После этого необычного интервью я провел с ней целый год, допоздна засиживаясь над диссертацией и позволяя себе только по субботним вечерам выпить пива и поболтать с друзьями.

Вначале было очень трудно. Иногда она целыми днями говорила о своих последних идеях, но говорила не со мной. Говорила сама с собой, со стенами, с окнами, с принтерами. Я мог быть неодушевленным предметом. Я ходил за ней по лаборатории, делая заметки. Ходил, как за шестилетним ребенком. Она говорила о воспоминаниях из множественных вселенных, из альтернативной истории, альтернативного будущего. Когда спустя несколько месяцев такого хождения за ней я вдруг впервые понял, что она имеет в виду, она внезапно умолкла посредине одного из своих монологов, глядя прямо на меня, словно увидела незнакомца, и сказала:

– Память есть симфонический ответ на бесконечные базы данных всех бран вселенных. Нам нужно расслышать верные ноты или ответить этими верными нотами на вызовы, словно мы запрашиваем нужную таблицу из космической базы данных.

Я узнал, что ее не интересуют ни еда, ни погода, ни даже отпуск. Я научился никогда не менять расположение предметов в лаборатории, а если меняла она сама, то никогда об этом не забывала. Даже у карандашей были свои места. В мои обязанности входило подавать ей пальто, когда она шла куда-нибудь, набрасывать ей его на руку, чтобы она его заметила, и тогда она надевала его, и ей была не страшна новоанглийская непогода, и она могла пройти через кампус к маленькому известняковому особняку, который предоставил ей университет.

Мне было все равно, игнорировала ли она меня или я оказывался в центре ее внимания. Я проводил рядом с ней многие месяцы, когда она казалась поразительно нормальной и вела меня к новому уровню понимания. Но, уходя в себя, она бродила по лаборатории и разговаривала со стенами. У Эльзы была грация балерины, она легко и изящно огибала все физические преграды, а тем временем ее мозг резвился в математических джунглях, а падающий сверху свет превращал ее волосы в пламя. Она была настоящей Королевой Физики, и я оставался с ней, стал ее учеником, ее Ватсоном, ее постоянным спутником.

Ее навещали ученые знаменитости, репортеры и главы кафедр физики, и я служил переводчиком, ретранслятором ее идей:

– Нет, она считает, что это скорее музыкальная база данных. Или что-то в этом роде. Связано ли с морфогенетическими полями Шелдрейка? Отчасти. Янга? Она говорит, что он слишком прост – это не коллективное подсознательное. Это коллективная база данных, голограмма, настроенная на музыку. Мост между одиннадцатью измерениями. Да, некоторые измерения слишком малы, чтобы их можно было увидеть. Эльза считает, что размер – иллюзия. – Я продемонстрировал это так, как однажды продемонстрировала она, вырвав волос с моей головы. – Здесь миллионы вселенных. И мы тоже здесь. Возможно. – Тот, с кем я говорил, казалось, удивлялся, или пугался, или сердился, и тогда я качал головой. – Нет, сам я не понимаю этого.