Лучшая фантастика XXI века

– Ну, хорошо. Одна теория утверждает, что мы создаем собственную вселенную каждый раз, как делаем выбор. Ты допьешь пиво или не допьешь. Существует вселенная, в которой ты слегка пьяна, и другая – вероятно, эта, наша, – в которой ты не пьяна. Миллион личностей. Это легко. Может быть. Вы обе одинаковы, и, возможно, вы обе и есть ты.

Она кивнула с незаинтересованным видом, как будто снова куда-то унеслась мыслями. На ее верхней губе была капля пивной пены.

Я схватил ее за руку, сжал, стараясь сохранить Эльзу в этой минуте, моей минуте.

– Но интересней иная теория о том, что другие вселенные существуют, поскольку миллионы раз возникали одинаковые условия, и поэтому в них происходили одинаковые перемены, и поэтому другая ты, другой я, другая ФР – все это существует. Точно, как мы сейчас.

Она облизала пальцы свободной руки, потом сжала мою кисть той рукой, которую я держал в своей.

– Это просто вопрос ветвления. Одна теория утверждает, что ежедневно образуются миллионы крошечных развилок. А другая говорит, что развилки длинные. Вопрос в размере ветвей и их числе.

Я вспомнил, как в девятом классе отец пытался заниматься со мной алгеброй. Он показывал на уравнение, которое мне было совершенно непонятно, – острие его карандаша дрожало – и говорил: «Ты должен понять уравнения. Как это ты не понимаешь уравнений?» И решал уравнение без всяких промежуточных этапов, а мне приходилось искать того, кто был бы достаточно медлителен, чтобы не обгонять меня. Но сейчас учителя, кроме Эльзы, рядом не было – по крайней мере по этому предмету.

Она посмотрела на меня и сказала:

– Тебя увлекли размеры, Адам. Это так же опасно, как увлечься временем. И то и другое – ограничения.

Я вообще не думал о размерах.

– Но… но в одной вселенной пьяные и не пьяные рассказывают обо мне миллионы историй. А в другой вселенной вообще нет свободной воли.

– Я ставлю, – Эльза подняла свой стакан, – на вселенную из историй.

Она осушила стакан, потом еще один – раньше она никогда так не делала – и встала, чуть покачиваясь; я взял ее за локоть, вывел из двери и повел по лужайке.

Мы прошли половину дороги (Эльза опиралась на мою руку), когда вдруг остановились и замерли почти в полной темноте под снегопадом. Эльза подняла руки, обхватила меня за голову и притянула мое лицо вниз для поцелуя. Губы у нее оказались холодными и мягкими; мы жадно целовались, как дети, неожиданно получившие свободу. На ее губах был вкус сладкого перца и пива. Это был единственный раз, когда она поцеловала меня.

Что произошло в эту ночь в других множественных вселенных?

В течение следующих трех недель Эльза работала с ФР так, словно они участвовали в гонках. Лицо ее светилось энергией, и даже когда она явно уставала, ее глаза танцевали. Я держался чуть в стороне и наблюдал. Эльза была настолько поглощена работой, что от громких звуков вздрагивала и сердито смотрела на меня, и я передвигался на цыпочках. Вначале Эльза и ФР продолжали работать со слышимыми звуками – гудение и музыка звучали так тихо, что я едва их слышал. Потом ФР начала издавать белый шум, смешивая слабые звуки, исходящие от окружающего. Потом я услышал тишину, а Эльза и ФР стали разговаривать светом. Я следил за ними через собственный интерфейс, связывающий меня с ФР, который позволял следить за обменом звуками-вспышками, за тем, как протягиваются нити между идеями, концепциями и даже стихотворениями. Я этого не понимал, но связи казались правильными, и тогда я отказался от попыток понять: передо мной на дисплее словно текла река идей.

Почти ежедневно Эльза находила новый объект, включала его в ФР, расширяя ее сеть. Сайентология. Культ карго. Древние пещерные рисунки.

Я записывал все это, сохранял для других, для будущих исследований. Пытался не отставать от них, с трудом карабкался в гору, отягощенный неспособностью понять. Кормил Эльзу, но она отказывалась уходить домой, и я купил второй диван, чтобы она не оставалась одна.

Мы так и не совершили первый прорыв.

За окном утреннее солнце украсило лед на ветвях яркими точками света. В лаборатории пахло выдохшимся кофе и застарелым потом. У меня не поднимались веки, в голове был туман. Эльза еще спала, свернувшись под одеялами, которые я принес для нее из дома, одна нога высунулась и торчала под необычным углом. Передо мной зеленым и голубым светом вспыхнул дисплей. ФР требовала внимания.

– Да, ФР?

– Меня что-то коснулось. Разбуди Эльзу.

Я не понял.

– Хорошо. – Я встал, жалея, что не успел сварить кофе. – Минутку. Сделайся видимой.

Я всегда предпочитаю общаться с голограммой, а не с дисплеем.

Да и ФР это дает больше возможностей: пусть по крайней мере общается как человек.

У ФР свой язык тела.

Я прошептал Эльзе на ухо:

– ФР говорит, ее что-то коснулось.

Эльза сразу села, широко раскрыв глаза, и посмотрела на голограмму. ФР сидела, одетая в джинсы и футболку, свесив ноги с голографического стула; ее жесты свидетельствовали о нетерпении.