«Любишь меня, люби и мою собаку». Что предлагаете, граждане конфуции? Огласить даме весь список «собак», причем женского пола, и им же под хвост отправить налаженные отношения? Или выставить на защиту полки психологических тараканов во главе с генералом де п’Русаком, покорителем подкорковых земель левого полушария, героически сражавшимся со здравым смыслом близ деревеньки Мозжечок и потерявшим целый ус в битве при непроходимых лесах Теменной доли? Делегировать ему обязанность поиска ходов в любовных лабиринтах, пространства которых становятся все теснее, и надеяться, что вся конструкция не рухнет на голову?
Нет, старый вояка п’Русак знает толк в сражениях, но ни черта не понимает в женщинах. Впрочем, как и Фомин. Ему бы самому для начала разобраться, чтобы хоть себя не обманывать. Можно даже без глубинного психоанализа с уклоном в восточную философию — по-нашему, по-среднеевропейски, чтоб и сытым остаться, и по морде неоправданными надеждами не получить. Иначе можно не только ус потерять, а нечто гораздо более ценное — самого себя. А заодно женщину, которая, кажется, действительно любит это чудовище — Максима Фомина, со всеми тараканами в его голове.
Глава 9
Квант честности
Фомин лежал на диване и неподвижно смотрел в глянцевое полотно натяжного потолка. При свете солнца в нем, как в кривом зеркале, отражались улица, овальные здания и машины, похожие на причудливых сплющенных букашек, убегающие куда-то в бесконечность горизонта. Кажется, теперь понятно, чем руководствовались авторы книги «Как незаметно прикрыть дыру в пространственно-временном континууме: пособие для разведчиков, прячущихся от врага в кустах». И вдохновение настигло их тоже после посещения ближайшего алкомаркета.
Максим повернулся на бок, аккуратно убрал длинные волосы Оксаны, лежавшей на соседней подушке, и стал прислушиваться к ее сонному с легким свистом посапыванию.
Кажется, накидались они вчера знатно. Фомин — в надежде залатать душу, в которой внезапно стала расти и шириться квантовая дыра, хотя первоначально она была размером с тот самый крохотный квант, а Оксана… наверное, чтобы выправить пространственные искажения в плоскости их личных отношений.
Девушка открыла глаза, несколько секунд смотрела на Фомина, затем нахмурилась и повернулась на спину.
— Вот же блин, — произнесла она. — Два литра воды в день не лезет, а пять бутылок вина за вечер — как в сухую землю.
— На кухне есть минералка, — отозвался он.
— А хинкали?
— Ты хотела сказать — боржоми?
— Нет. Мне всегда с похмелья хочется хинкали.
— Атипичное похмелье — с утра отменный аппетит и тянет танцевать?
— Смейся-смейся… Сам вчера за холодцом собирался топать, хотя не любишь его.
— Ладно, признаю. Но ты все равно извращенка.
Он сгреб ее в охапку, прижал к себе, поцеловал и быстро вылез из-под одеяла, отправившись в ванную. Чистя зубы, он поглядывал на свое отражение в зеркале над раковиной, откуда на него косился мужик с легкой небритостью на лице и мешками под глазами. Волосы были всклокочены — не ирокез, но прическа торчала, как плавник акулы.
Куда сильнее расстраивало другое: когда мужик в зеркале наклонял голову, под плавником явственно проглядывала небольшая, но весьма подленькая залысина. Годы брали свое, догоняя Фомина и выдергивая волоски из его шевелюры.
А отражение еще и седеющую бровь ехидно так хмурит.
Главное, одна бровь черная, а вторая — с пепельным оттенком, в тон вискам. Виски ладно, это даже благородно. А вот залысина — как значок «За восстановление предприятий металлургии посредством крупного рогатого скота» — и показать стыдно, потому что он ничего, кроме сочувствия, у окружающих не вызывает, и спрятать нельзя, ведь им вроде надлежит гордиться.
Можно, конечно, принципиально оставить плавник торчащим вверх и выкрасить в зеленый цвет, купить мотоцикл и гнать на нем подальше от зеркального двойника, объясняя кардинальные перемены внезапно накатившим экзистенциальным кризисом. А когда мужик догонит и с упреком нахмурит седую бровь, выглядывая из зеркала в туалете очередной автозаправки, рвануть на тропические острова, купить там плавучий домик и завести попугая, которого будут звать Хью. А на вопросы, почему птицу так зовут, отвечать: «А Хью его знает!»