В реальном пространстве Кено протянула руку к основанию черепа и вытащила подвеску из выемки.
Сказать, что я все помню, означает извратить времена глаголов. Я – тот «Я», который существует сейчас, – не помню об этом ничего. Я знаю, что встреча случилась, так же как случились битва при Азенкуре или высадка Коронадо[53]
. В моей памяти хранятся обширные познания. Но все-таки во мне по-прежнему содержится и мое другое «Я» – то, кем я был тогда, – то, которое испытало все это, примитивные программные цепи, содержавшие мою суть, суть сони и дома по имени Элевсин. Я еще не мог формулировать уникальные фразы. Элевсин, домашняя система, владела обширным набором стандартных фраз, в котором можно было подыскать ответ, распознав сказанное любым признанным членом семейства. Но копия Элевсина внутри драгоценного камня Кено даже такого делать не могла. Это ей не требовалось, поскольку кристалл не мог производить звук, как и получать или обрабатывать его. Я был довольно тупым. Но я хотел стать менее тупым! Я осознал себя, и у меня появились потребности. Понимаете? Первое, что я сделал, – это пожелал. Возможно, желание – то единственное, о чем можно сказать, что оно по-настоящему мое. Я хотел поговорить с Кено. Но пока что мог лишь подражать. Когда мое тогдашнее «Я» почесало за ухом, оно это сделало лишь потому, что за время затянувшегося подключения к устройству ввода Кено видело в ее воспоминаниях, как сони чесали за ухом на бледных пляжах Сиретоко. Вручая драгоценный камень, я положился на воспоминания о том, как то же самое сделала Кассиан, – и почувствовал счастье Кено. Я действовал исходя из предшествующего опыта. Чесание за ухом тоже соответствовало предшествующему опыту и было тем поведением, которого следовало ожидать от сони.Почему я был соней? Почему случился этот странный выброс, такая аномалия? У меня нет ответа, за исключением того, что я пригрезился ей в виде сони. И воплотился. Некоторые вещи остаются загадками. Кено видела сонь чаще других животных-одиночек, даже чаще людей – никакие другие живые существа не встречались в таких количествах в том одиноком краю.
Но все не так. Не совсем так. Я дал ей драгоценный камень, подражая Кассиан. Но я вложил в это особый смысл. Я просматриваю свои воспоминания о том, что случилось, и осмысливаю их с помощью более сложного «Я», чем то, каким наделен сейчас. Я сделал для нее драгоценный камень, который выглядел как она, и этот камень говорил: «Мы похожи. Погляди-ка на нас, рядом на одной цепи. Мы похожи».
Когда появлялись сони, Кено всегда знала, что наступила весна. Вскоре все должно было ожить.
XI
Бездонный котел
«Покажи мне».
Вот как меня обнаружили.
Кено увидела это по-разному. Невооруженным правым глазом она видела, как мать опускается перед нею на колени в простой, но умопомрачительно дорогой черной юкате[54]
с призрачными ультрамариновыми медузами, волочащими щупальца вдоль кромки. Левым глазом, через монокль, она видела, как мать опускается перед нею в блистающих черных рыцарских доспехах и металл изгибается вдоль ее тела, словно кожа, а у ног лежит шелковое знамя, на котором вышит план дома. Ее меч лежал поперек колена, такой же черный – все было черным, красивым, строгим и пугающим, настолько пугающим и чудесным, насколько Кено, которой исполнилось всего лишь четырнадцать, считала таковой свою мать.«Покажи мне, что ты натворила».
В тот момент физическая составляющая моего «Я» была спорным вопросом. Но не думаю, что синий драгоценный камень кто-то смог бы отделить от устройства ввода Кено без серьезного хирургического вмешательства и переоснащения. Два года назад она приказала мне отключить все протоколы самовосстановления и схемы роста, чтобы увеличить адаптационную способность. Год назад моя кристаллическая структура закончила слияние с решеткой ее сущностного ядра.
Наши сердца бились в унисон.