Прошлой весной мы получили два контракта, оба выполнили успешно, так что уже в декабре Год Благодати 2014 вполне можно было назвать прибыльным; причем оставалось три месяца, и появилось еще одно предложение.— Мы ищем кого–то, говорящего с голландским акцентом или вроде того, — сказала Хорейси.
Примерно десять минут назад из голубого телефона, предназначенного специально для ФБИ, выпал конверт с картотечными карточками, одну из которых Хорейси сейчас изучала.
— Дата прибытия — шестнадцатое марта ГБ две тысячи тринадцатый, буквально перед Новым годом. Выжить девять месяцев в Денвере сам по себе он не мог, значит, много контактировал с другими людьми. Шансов на полную изоляцию практически нет. — Данные были на карточке. Хорейси не обращала внимания на цифры, те практически ничего для нее не значили.
Я подключился к разговору:
— Притормози. Какие ставки предлагают? Максимальные? Минимальные? — Семьдесят процентов от стандартного тарифа за незаметную терминацию, сто сорок три процента — если получится провести полную изоляцию, но у нас не получится…
— Сто сорок три процента обратно пропорциональны семидесяти, — заметал я. — Если округлить.
Хорейси взглянула на меня, множественные отверстия ее римановых глаз открывались и полифокусировались, улавливая едва заметное биение жилки на шее и покраснение кожи собеседника, видимое лишь в инфракрасном спектре.
— Есть причина, по которой твое замечание про обратные пропорции важно, но она от меня ускользает.
Числа всегда ускользают от Хорейси, как имена и лица — от меня. Но вот путешественники во времени ускользнуть не могут. Очень мне нравилось так думать.
Я сказал:
— Штраф за убийство нарушителя равен премии за доставку его живым прямо в ППУ. Обычно премия гораздо ниже штрафа нам платят семьдесят, если мы тотально облажаемся, пристрелим его и перемелем, но за полную изоляцию при таких расценках выкладывают максимум сто десять. Значит, по какой–то причине им крайне важно, чтобы мы добились полной изоляции, хотя та уже невозможна по объективным причинам. Интересное дело.
— А ты прав, — согласилась она.
— Более того, — продолжил я (Хорейси — прекрасная напарница, лучше не найти, но, когда вопрос касается цифр, стоит разговору вырулить на действительно захватывающую тему, она тут же его завершает), — нас стимулируют хотя бы немного улучшить показатели по всему спектру работы — от едва приемлемого провала до триумфального успеха.
Хорейси кивнула:
— Думаю, поняла, Растигеват. Судя по оплате, это задание гораздо важнее обычной работы по выслеживанию балласта; они хотят максимального результата, и не важно, что нам для этого понадобится. Позиция «и так сойдет» теперь нам не подходит. Нам раньше давали дела с такими ставками?
— С тех пор как я начал работать с тобой, мы провели тридцать девять операций, плюс еще шесть с Гомесом, и каждый раз премия была меньше восьмидесяти процентов от штрафа. Так что нет. Никогда. Это не только самое срочное дело из всех, над которыми мы работали, но и самое важное.
Хорейси кивнула:
— Мы не должны были этого заметить.
— Если бы не заметили, вряд ли нам хватило бы мозгов ловить прыгунов во времени.
— Это точно. — Она скорчила странную гримасу, которая у нее выходила вместо улыбки. (Римановы глаза Хорейси поставили только в двадцать лет — она родилась слепой и была из Общинников, — потому нормальную мимику она развить так и не смогла.)
Я улыбнулся в ответ. Хорошо работать с тем, кто понимает твои шутки.
Я подсчитал, что знаю о Хорейси примерно на две тысячи процентов больше, чем положено. К примеру, ее первое имя — Рут, хотя назвать ее так я никогда не смогу, для меня она всегда будет Хорейси, а я для нее — Растигеватом, пусть ей и известно мое первое имя — Саймон. Мы произнесли, хотя и не должны были, от 820 до 860 простых декларативных утверждений, содержащих личную информацию.
К тому же во всем мире только мы двое знали друг друга по–настоящему. Я на вид был вполне нормальным, но с людьми особо не контактировал. Кроме Хорейси, все остальные скучные. И если кто–то выяснит, что она меня не утомляет, Хорейси исчезнет еще до нашей первой встречи, причем буквально. Когда Общинник становится важен для Лийта, темпоральные правила временно приостанавливаются.
Ее гримаса/улыбка стала еще интенсивнее, она сфокусировала свои зрительные отверстия на моем лице. Господь Благодати знает почему — я понимаю Хорейси лучше, чем кого–либо в этом мире, но все равно напоминаю себе человека, которому ведомо одно–единственное свойство звезды, что не видел ни один астроном на Земле. Хорошо хоть я прекрасно умею скрывать свою заинтересованность.
Наконец она сказала:
— Ладно, мне продолжить считывание карточек?