— Ты убежал, как и я.
— А как вы убежали?
— Перелез через ограду и удрал. Это легче, чем плавать в реке ночью. Но тогда была ночь Седьмого Падения, — сказал Уорнер.
Именно тогда его жизнь полностью переменилась.
— Это было давно.
Уорнер перевел взгляд на реку.
— Это точно. У тебя есть еще какая–нибудь родня?
— Нет, сэр, — ответил мальчик.
Все это время она была в Молине, подумал Уоррен. В это трудно было поверить.
— Меня зовут Уорнер, Уилл, — сказал он. — Когда–то у меня был ребенок, но я в то время не знал об этом, потому что его мать увезли отсюда в сторону Четырех Городов. Это было сорок лет назад или немного больше. Я думаю, что этим ребенком, которого я искал, могла быть твоя мама.
— Так вы мой дедушка? — спросил мальчик, не дрогнув.
Это слово взорвало Уорнера. Слезы выступили у него на глазах.
— Похоже на то, юный Уилл, — сказал он и взъерошил мальчишке волосы. — Похоже на то.
Лодочника звали Карл Шулер. Он принял Уорнера в свою семью, и впервые в жизни у того появилась мать. Ее звали Адель. Она была худощавой и рыжеволосой, острой на язык, от которого пятеро ее детей — Уорнер был пятым — частенько спасались на болотах. Они вместе с еще несколькими семьями — Уорнер никогда не понимал, ни сколько их, ни каковы родственные связи между ними, — жили в выброшенном на сушу корпусе контейнеровоза. После Седьмого Падения жилище Шулеров местами нужно было заново разделять перегородками и ремонтировать. Уорнер рад был внести свою лепту. Он не знал, каково это будет — все время жить на одном месте, но отец внушил ему мысль, что неприятности существуют для того, чтобы научить тебя делать лимонад[18]
. Теперь, когда отца и остальных из труппы не стало, Уорнер изо всех сил старался приспособиться к новой жизни. Он рассказывал Шулерам заученные наизусть истории, а вскоре уже рассказывал их всем, кто жил в корабле или кому случалось заночевать там во время путешествия вверх или вниз по реке. На сотни миль вдоль Миссисипи, от Сент–Луиса до затопленных развалин Нового Орлеана, свободный союз речных жителей вел торговлю и пытался поддерживать мир. Они добывали пропитание рыболовством и охотой и выращивали на богатейших пойменных землях все известные Уорнеру овощи и еще множество других. Он научился управляться с лодкой, рыболовными снастями и винтовкой. Он влюблялся в речных девушек и расставался с ними, и однажды Карл задал ему жесточайшую трепку, когда девушка забеременела и ее отослали прочь, к кузинам, живущим выше по реке. Уорнер всех расспрашивал, но так и не узнал, родился у нее ребенок или нет. Эта ситуация напоминала ему «Зимнюю сказку». Появилась ли на свет его Утрата[19], растет ли где–то на речных берегах? Знает ли она, кто ее отец? Он никогда больше не видел ту девушку, но мысль, что где–то у него может быть ребенок, терзала его, пока наконец в девятнадцать лет он не сказал Карлу Шулеру, что ему пора идти.— Идти? Куда? — спросил Карл.
— Ответь мне на вопрос, — сказал Уорнер. — Сью родила того ребенка?
— Я не знаю, — ответил Карл. — И это чистая правда. Ее родня живет выше по реке, возле Четырех Городов. Если тебя тревожит это, тогда иди. Я всегда знал, что ты не останешься. Мальчик, который первые одиннадцать лет своей жизни провел в дороге, точно не усидит на месте, научившись быть мужчиной.
Уорнер ушел. Никто в Четырех Городах, куда он добрался месяц спустя, не мог сказать ему то, что он хотел знать. Он оставался там какое–то время, до начала зимы, надеясь на случайную встречу. Каждый вечер он продавал истории, всякий раз немного изменяя их, чтобы публика была довольна. Днем он работал, разгружая лодки или сколачивая новые дома из обломков старых. Временами в старых домах он находил книги. Шестьдесят лет мародерства и небрежения сгубили почти все, за исключением очень немногих. Он наведывался в библиотеки и выяснил, что большую их часть сожгли фанатики Бога. Люди рассказали ему, что есть такая группа, именующаяся Миссионеры Библии, которая ездит по стране, сжигая все библиотеки и книгохранилища, какие находит. Они могут заявиться прямо к вам домой, говорили ему. И если у вас есть книги, лучше отдать их этим людям, если хотите остаться в живых. Это продолжалось годами. Вряд ли теперь где–нибудь в этих краях осталась хоть одна книга.
«Нет, — подумал Уорнер. — Если я потерял своего ребенка, истории я терять не собираюсь». Он начал записывать то, что помнил из пьес, в которых играл в труппе отца. Он очень многое позабыл. Ему вспоминались маленькие обрывки, двустишия и фразы, порой излюбленные куски из десяти–двенадцати строчек сразу. «Не может это все быть утрачено, — подумал он. — Я сумею где–нибудь найти их».
Но отец сказал, что мечта каждого актера — сыграть Гамлета. Значит, Уорнер найдет «Гамлета», и соберет труппу, и в память об отце будет играть Датчанина, не важно, найдутся желающие смотреть это или нет. Уорнер отдал месячный заработок за коня с повозкой и вещи, необходимые в пути. Потом он ушел, и только через сорок лет нашел Его.