Лучше бы я осталась старой девой

– Как-нибудь… – вяло ответила она. И в этот миг ясно поняла, что ничего ни сказать, ни сделать против Абдуллы не сможет. Ведь он был совершенно чист перед Сафаром. Они ушли вместе. Если бы он знал, что в тот миг Сафара душат – разве позволил бы Лене вернуться в магазин? Он ничего не знал… Но как ей сказать милиции, что Абдулла – сволочь, что Сафар его боялся, предупреждал ее об опасности, что Абдулла очень подозрителен, как и все остальные, как Мухамед, как Исса… Что она сможет сказать и сделать?

– Слава богу, милиция! – воскликнула та женщина, вместе с которой они нашли Сафара. Она все это время стояла у двери в коридор и выглядывала наружу. – Идут, приехали!

В тот день мать Инны несколько раз пыталась дозвониться до дочери. Они давно уже не виделись, но отказать себе в ежедневном разговоре по телефону Нана Георгиевна не могла. Она позвонила в полдень, и никто не снял трубку. Следующую попытку она сделала в час дня, потом в два часа… Звонила с интервалом в час, запрещала себе делать это чаще – а как трудно было удержаться! В три часа она окончательно потеряла покой. Дочь возвращалась из своего проклятого клуба на рассвете и, конечно, могла еще спать… Но в таком случае звонки давно должны были ее разбудить! Отключать телефон Инна не любила. В четыре часа, не дозвонившись, Нана Георгиевна решила не вмешиваться в дела дочери. Она давно уже не имела никакого права голоса, ее мнение ничего не решало, к ее советам не прислушивались. Она прекрасно помнила, что дочь перед тем, как окончательно уйти из дома, назвала ее убийцей – на том основании, что мать предлагала ей сделать аборт, когда та была беременна Оксаной. После всего, что они когда-то высказали в лицо другу другу, любые сношения становились в тягость. И зачем ей нужны были эти ежедневные звонки? Ничем хорошим они не кончались. На вопросы Инна редко отвечала, в свою жизнь не допускала ни мать, ни отца… Когда Нана Георгиевна пыталась что-то посоветовать – Инна презрительно отказывалась слушать. Если же мать, вспомнив прежние времена, хотела на чем-то настоять – Инна поднимала крик и бросала трубку. И все же матери необходимо было слышать ее голос хотя бы раз в день.

В шесть часов, когда рабочий день закончился и Нана Георгиевна уселась в свою машину, чтобы ехать домой, она внезапно приняла кощунственное решение. Она поедет к дочери! Поедет туда, где никогда не была – в проклятую квартиру, которую Инна снимает бог весть для чего. Может быть, встречается там с мужчинами, которые осаждают ее в клубе. Может быть, там притон. Может быть, Инна даже не откроет ей дверь. Одно дело – разговаривать по телефону и бросать трубку, другое – бросать оскорбления прямо в лицо друг другу. И все же она решила ехать. Адрес был ей известен.

Она добралась туда через всю Москву, через пробки, через свое нежелание ехать. Сколько раз ей хотелось повернуть, чтобы не унижаться, не подвергать себя подобному испытанию… И когда она поднялась по лестнице и позвонила в дверь под нужным номером, случилось то, чего она боялась – никто не открыл. Она звонила очень долго, потом поняла, что это бесполезно – если бы Инна была дома, она уже подошла бы к двери, хотя бы обменялась с матерью парой слов… «Куда же она делась, куда дела ребенка? – подумала Нана Георгиевна, спускаясь по лестнице. – Получается, что она даже не выспалась, рано ушла из дома, ведь я звонила ей в двенадцать… Раньше двух часов она никогда не уходила, ее можно было застать». Ей пришло в голову, что, возможно, девочка заболела и ее положили в больницу. Мало ли что может случиться с ребенком без надлежащего ухода? Какая из Инны мать?

Женщина спустилась вниз, вышла из подъезда. Как она ни была расстроена и погружена в свои невеселые мысли, она все же обратила внимание на двух полных дам в домашних тапочках, которые сидели на лавке. Волосы одной из них были выкрашены в ядовитый рыжий цвет, голос был зычный, взгляд маленьких бесцветных глазок – донельзя ядовитый. Она что-то шумно рассказывала подруге, а та ахала, складывала губы бантиком и кивала: «Ужас что такое!» До Наны Георгиевны долетели слова: «Сдали квартиру проститутке!» Это было ей как ножом по сердцу – она сразу поняла, что речь идет ни о ком другом, как о ее дочери. Кого еще можно было назвать проституткой, как не Инну – дерзкую, независимую, одинокую девушку с ребенком и такой рискованной профессией? Нана Георгиевна приостановилась, сощурившись на женщин. Те, как по команде, прекратили болтовню и уставились на нее, с интересом рассматривая. Нана Георгиевна и Инна были чем-то похожи. Правда, волосы у них были разного цвета (у матери – рыжеватые), по-разному они держались, красились и одевались, да еще очки Наны Георгиевны… Но черты лица, глаза, высокий рост, подтянутая фигура…

– Простите, – холодно начала Нана Георгиевна. – Вы не в курсе, есть кто-нибудь в квартире?..

Она назвала номер. Услышав его, соседки помолчали, потом рыжая осторожно спросила:

– А вам зачем?