Лучше быть тварью, чем рабом

– Я перестал находить что-то омерзительно-подлое и злое в тебе, Рогнеда, и с тех пор ты для меня стала обычным человеком. Таким, как все. Если я не нравлюсь тебе, это еще не значит, что я – убийца. Ты позволяешь людям жалеть себя из-за смерти родителей, ты принимаешь их жалость, и с недавних пор я для себя осознал, что это один из видов манипуляции. Я тебя никогда не жалел, Рогнеда. Это, несомненно, великое горе, и хочется, чтобы твои родители были живы, ведь они оставили не только тебя, но и четырех пацанов, твоих старших братьев, которые защищали тебя всю свою жизнь. Никому такого не пожелаешь. Несмотря на всю трагичность вашей с ними жизни, я никогда не жалел тебя и не смотрел на тебя сквозь призму трагедии, случившейся с тобой, я смотрел на тебя исключительно сквозь призму совершенных тобой поступков. Я никого не жалею. И себя не жалею. А что толку себя жалеть, реветь, говорить: «Как же несправедлива жизнь, где же ты, Бог, почему в трудную минуту покинул меня?» Ведь после этого монолога проблемы не закончатся, с неба не упадет решение проблем, и я останусь лежать на том же холодном полу, мордой в плитку. Единственный выход из любой дыры – это молча встать, умыться и действовать, надеясь исключительно на себя одного.

Я не полагаюсь на чудо. Чудо – это огромная работа, которая не предполагает быстрого результата, когда годами пашешь ради своей цели, ночи не спишь, когда носишь в себе свое самое заветное желание, но при этом трудишься, забывая про сон, еду, женщин, близких и приятелей, не жалея себя. Вот тогда можно притянуть к себе чудо. И то оно случается не сразу, а спустя месяцы, годы. Когда как нет точного срока и даже предположений. Ты порой забываешь, что работаешь на чудо. А все эти молитвы, слезки, обвинения мира, богов, родственников, друзей, страны – бесполезная трата времени, это не решает ни одну проблему. Хотя иногда пореветь просто жизненно необходимо. Тужиться не надо, будто выдавливаешь из себя – само прорвется внезапно. Главное, не сдерживать себя и не придавать этому огромное значение, утопая в жалости к себе. Пролил какое-то количество воды, пошел, умылся, полегчало – и забыл. Никому об этом не рассказываешь. Ничего постыдного в этом нет, но и ничего важного для окружающих – тоже.

Жалость к себе – это сука, отвратительное признание себе самому в беспомощности, в бессилии. Жалость к другому – это признание со стороны чужой беспомощности и бессилия, которое не дает человеку возможности встать, набраться мужества и идти несмотря ни на что и вопреки всему. Если можешь и хочешь помочь человеку, возьми и помоги, обними его в конце концов, если этого требует ситуация и есть такое желание – порой очень нужно, чтобы нас обняли. Я обнимал Дору, она обнимала меня. И никакой жалости друг к другу мы не испытывали, это было взаимовыгодное партнерство. Лучше подумать, чем будешь полезен, чем можешь помочь человеку. А не можешь помочь – не жалей, ты не заберешь его горе. Можешь попробовать понести чужое горе какое-то время, потом выбросишь его под ноги и пойдешь со своим – с чужим горем трудно идти и дышать. Зачем оно тебе? Оно чужое. Человек сам несет свое горе. Каждый из нас несет свое. Так было, так и будет. Нося чужое горе, не облегчаешь чьей-то участи, лишь обременяешь собственную, и без того набитую тяготами. Вот почему я не попал в твои сети, Рогнеда, вот почему мы с тобой не поладили практически сразу же – я видел в тебе человека, которого не стоит жалеть, как и любого другого. Но человека, на которого стоит смотреть так, как он поступает. Как и на любого другого.

– Мне не нужна чужая жалость.

– А ты посмотри на свою жизнь со стороны – как много у тебя ангелов, охраняющих тебя от таких монстров, как я. И задумайся. Это не совет, это всего лишь ответ на твое «мне не нужна жалость». Ты считаешь меня чудовищем, но я один из немногих людей в твоей жизни, который сказал правду, касающуюся тебя в определенных обстоятельствах. Потому что я не очарован тобой и не разочарован тобой, потому что я смотрю на тебя, как на такое же чудовище, как и я сам, совершающее и черное, и белое, и цветное. Без иллюзий, без симпатий и уже без антипатий. Как на любого человека. Я больше не раб своего отвращения к тебе и своих обид на тебя.

– Я бы хотел продолжить, – сказал Старик без строгости или напора. Впрочем, извинением это тоже не прозвучало.

Вакула замолчал и посмотрел на пустое кресло, где недавно сидел Старик перед тем, как встать и поведать свою историю. Рогнеда снова опустила взгляд на свои руки. Рувим чувствовал себя лишним в этой комнате, ему казалось, что про него все забыли, и что больше о нем не будет сказано ни слова.