Я оборачиваюсь к Харлану и заявляю на языке нашей общей игры:
— Вот это да.
— Так нечестно, — отвечает он. — У тебя титановая ручка.
Мы наслаждаемся ланчем в ресторане клуба, говорим о гольфе и о политике, ну и вообще о жизни. Внезапно на улице происходит нечто неожиданное: начинается снегопад. Мы смеемся над тем, что специально уехали с Северо-Востока на Юго-Запад, в пустыню, и тут нас застигла снежная буря. Огромные снежинки так и сыплются с неба. Вскоре все поле уже покрыто чистейшим белым покрывалом; магия этого утра навеки запечатлена и благословенна. Естественно, снег не утихает до нашего возвращения в Лас-Вегас, которому, думается, благословение тоже не помешает.
Я сделал лишь двойной богги на последней лунке в это утро, несмотря на свой великолепный удар. Это не был момент в духе «Рокки», я мог ударить и лучше. Да и ладно — тот день имел для меня куда более важный смысл.
В последующие месяцы я почти не играл. Физический регресс помешал мне продвигаться в гольфе дальше. И я принимаю это. Гольф подарил мне 20 лет, полных прекрасных воспоминаний. Дружба осталась — и это лучшее, что я могу взять оттуда с собой.
Я нанес гольфу удар. Великолепный удар. Но он меня выбил.
Так что же у меня с гольфом? И что с моей актерской карьерой?
Поездка в Лас-Вегас стала для меня отличной наградой за годы, которые я посвятил игре, или, если выражаться точнее, за годы, которые игра мне посвятила. То же самое можно сказать и о финальной фазе моей карьеры в шоу-бизнесе.
Сериал «Хорошая жена» избаловал меня отличным сценарием, гениальными актерами и возможностью сыграть сложный характер, при этом не таща на себе весь сюжет. Продюсеры охотно согласились с моими ограничениями и извлекли максимум из моих сильных сторон. Я взялся за подсчеты и понял, что не меньше снимаюсь, когда участвую лишь в эпизодах — и справляюсь с ними на ура, — так что, возможно, снова могу соглашаться на сериалы.
Дальше все как в тумане. Несколько лет назад, прознав от моих агентов о том, что я не исключаю возможности съемок в одной из главных ролей, ко мне обратились двое молодых сценаристов, горевших желанием поработать совместно. Обрадованные положительными отзывами на мою роль в «Умерь свой энтузиазм», мы решили не маскировать симптомы Паркинсона, а снять шоу, основанное на материалах из моих первых двух книг — то есть сериал про отца семьи, страдающего этой болезнью.
Хотя у нас имелась всего лишь общая концепция да пара историй, каналы дрались между собой за покупку нашего материала. Мне это показалось странным. События развивались с головокружительной скоростью, и вот я уже подписываю контракт на 22 эпизода с
Мы сняли неплохую пилотную серию; мои партнеры — Бетси Брандт, Венделл Пирс и остальные — оказались очень талантливыми. Но со стороны представителей канала я быстро стал замечать недоверие, словно они только сейчас очнулись, хлопнули ладонью по лбу и воскликнули: «Вот черт, у него и правда Паркинсон!» Я видел, как они подмечают у меня тремор на репетициях и шепчут на ухо коллегам: «Да что с ним такое?» Мне кажется, моя болезнь им очень не понравилась, и это стало проблемой — ведь она являлась главной темой нашего шоу.
Первый сезон оказался последним. Я решил, что у меня нет ни сил, ни желания, необходимых для продолжения съемок. Это моя вина, и я ее принимаю. Как я уже говорил раньше, я могу сыграть любого человека, если у него есть Паркинсон — особенно это касается случаев, когда мне приходится играть самого себя.
Как будто я никуда не уходил, меня пригласили в «Хорошую жену» на несколько серий финального сезона. Это меня очень поддержало. В следующие пару лет я согласился на короткие появления в шоу других каналов, но они оказались не особо удачными. Это последние роли, которые я сыграл, и, возможно, последние, которые сыграю. Я не испытываю грусти, высказывая подобное предположение. Когда мы продавали свой загородный дом, где росли наши дети, Трейси сказала: «Этот дом нам ничего не должен». То же самое я чувствую по отношению к своей актерской карьере и, кстати, к гольфу. Они ничего мне не должны. Они и так увели меня дальше, чем я рассчитывал — в края, где я, возможно, больше никогда не окажусь.
Есть одна переменная, которой не было ни в «Клинике», ни в «Спаси меня