Лучше не бывает

Тео отошел от окна и встал у стола, упершись в него костяшками пальцев и рассматривая своего хозяина. Полы его пиджака слегка распахнулись и обнажили засаленную рубашку, пятнистые коричневые подтяжки и грязный шерстяной жилет. Присущий Тео запах пота и собачьей шерсти распространился над открытыми книгами и словарями. Вилли нагнулся, потирая тонкую лодыжку своей изящной рукой.

— А что после Проперция, что?

— Другое пустое занятие, чтобы заполнить время, наверно.

— Кто-нибудь рассказал тебе о парне, покончившем с собой?

— Нет, — ответил Вилли удивленно. — Кто?

— О, кто-то, кого мы не знаем, как говорит Кейт. Какой-то незначительный человек из конторы моего дорогого брата. Они все разволновались. Это самое забавное, что случилось с тех пор, как Октавиен стал кавалером ордена Британской империи. При тебемолчат об этом, ты знаешь почему! Для всех здесь ты стал какой-то священной коровой.

— Зря они беспокоятся обо мне, — пробормотал Вилли. — Я выстою до конца своего срока.

— Да, я это знаю, — сказал Тео, — хотя и не знаю почему. И не знаю почему и я выстою тоже. Мне плохо в последнее время. И мне трудно выносить это там в доме. Вот почему я прихожу мучить тебя. А там все становится хуже. Они так мило следят друг за другом, так ласково. Homo homini lupus est. [14]Они все — сексуальные маньяки и даже не подозревают об этом. Вот хоть мой дорогой братец, этот совершенный шар, получающий эротическое удовлетворение, наблюдая за тем, как его жена флиртует с другим мужчиной…

— Почему бы не быть к ним немного снисходительным, — сказал Вилли. — Они не причиняют никому вреда. Ты поносишь нас за то, что мы не святые.

— Да, да, да. А когда я перестану обличать, я просто умру. Это все, что я знаю, и я буду выкрикивать это, как скучная птица, знающая только один напев.

— Если ты знаешь так много, ты должен знать б ольшее. Есть свет, в котором ты судишь нас.

— Да, — сказал Тео, — свет являет мне зло, но не дает надежды на добро, ни на волосок надежды, ни на волосок.

— Ты наверняка ошибаешься, — сказал Вилли, — навернякаошибаешься.

— Ты выражаешь трогательную и фундаментальную форму религиозной веры. Тем не менее, все они прокляты.

— Тео, — сказал Вилли. — Расскажи мне как-нибудь, расскажи хоть сейчас о том, что на самом деле случилось с тобой в Индии, что случилось?

Он потряс головой, склонив над столом свое узкое, заостренное лицо.

— Нет, душа моя, нет. — Он помолчал. — Ты, Вилли, расскажи мне как-нибудь, хоть сейчас расскажи, что было с тобой… там.

Вилли молчал, разглядывая свою руку, как будто пересчитывая пальцы. Он медленно сказал:

— Я мог бы… когда-нибудь… рассказать тебе.

— Чушь, — сказал Тео. — Ты не должен мне рассказывать, о таких вещах не говорят, я не буду слушать.

Он отшатнулся от стола. И, обойдя его, подошел к Вилли сзади. Он положил свои широкие плотные руки на плечи Вилли, ощущая маленькие, как у кошки, кости. Он помял его плечи. И сказал:

— Я очень глупый человек, Вилли.

— Я знаю. Некий курос…

— К черту куросов. Ты должен простить меня, отпустить мне грех.

— Ты всегда хочешь, чтобы тебя прощали. За что тебя прощать? Конечно, не за то, что ты груб, неделикатен и неверен и эгоистичен…

— Нет! Они оба рассмеялись.

— Я могу простить тебя, Тео. Я не могу отпустить тебе грехи. Ты сам должен отпустить себе грехи. Прости прошлое и дай ему уйти… навсегда… прочь.

Тео наклонился вниз, и его лоб коснулся шелковых белых волос. Он закрыл глаза, и его руки скользнули вниз с плеч Вилли, чтобы получить то успокоение, за которым он пришел, чтобы получить в ответ ласковое пожатие рук Вилли.

16

— Октавиен, я обнаружил нечто очень странное.

— Садись, Джон. Должен сказать, я счастлив, что ты обнаружилхоть что-нибудь, странное или нет. Что же?

— Слушай, — сказал Дьюкейн. — Я был вчера вечером дома у Мак-Грата…

— Мак-Грат шантажировалРэдичи?

— Да, но не это важно. Мак-Грат упомянул о Биране. Он сказал, что Биран часто бывал дома у Рэдичи.

— Биран? Я думал, что он вообще не знаком с Рэдичи.

— Он хотел, чтобы мы так думали. Что ж, я не выразил удивления, я просто позволил Мак-Грату продолжать, и я навел его на рассказ о том, что именно случилось, когда он вошел в кабинет Рэдичи сразу после выстрела, тут всплыло кое-что еще. Биран запер дверь.

— Запер дверь кабинета Рэдичи? Изнутри?

— Да. Мак-Грат сказал: «И тогда мистер Биран впустил меня».

— Правду ли сказал Мак-Грат?

— Допускаю, что да.

— Может быть, он запер дверь инстинктивно?

— Странный инстинкт. Разумеется, дверь могла оставаться запертой всего лишь мгновение. Мак-Грат уверяет, что не прошло и минуты, когда он подошел к двери. Но почему вообще она запиралась? Но, погоди, это еще не все. Я начал думать о том, что могло случиться в эти несколько мгновений, и я заметил кое-что, что надо было бы заметить, как только я увидел полицейские фотографии.

— Что?

— Рэдичи был левшой.

— Я не обращал внимания. Да?