Жарко, но бриз с ослепительно-яркого моря успокаивал прохладой, и одна из вечно растущего легиона новых шляп надёжно укутывала глаза тенью. Опасно, в толпе наверняка сидел не один навострившийся убийца, но на этот раз в пределах лёгкой досягаемости имелось несколько куда более ненавидимых мишеней, чем он сам. Глоток, глоток, глоток - голосок пьяницы в его голове насовсем, естественно, никогда не затыкался. Но теперь он стал скорее сварливым шепотом, чем истошным воплем, и приветствия совершенно определённо помогали его заглушить.
Кроме мутного аромата водорослей, всё то же самое, что было в Осприи, после его знаменитой победы в Островной Битве. Когда он возвышался в стременах во главе колонны, внимая аплодисментам, вздымая руки и крича "Прошу, не надо!", что означало "Ещё, ещё!" Сама великая герцогиня Сефелина, Рогонтова тётка нежилась в лучах отражаемой им славы - за считанные дни до попытки его отравить. За считанные месяцы перед тем, как ход войны повернулся против неё, и отравили её саму. Вот она, стирийская политика. Тут он задумался, всего на секунду - зачем же он в неё влез.
- Меняется обстановка, стареют люди, вместо одних лиц появляются другие, но рукоплескания всё те же - сильные, заразительные и так недолги.
- У, - буркнул Трясучка. Похоже, это стало основной фразой северянина, но Коску она вполне устраивала. Несмотря на периодические попытки измениться, он с несоизмеримо большим удовольствием предпочитал говорить, а не слушать.
- От Орсо меня, конечно же, всегда воротило, но в его падении удовольствия мало. - В торце боковой улицы, пока они проезжали рядом, можно было рассмотреть вознёсшуюся статую приводящего в трепет Талинского герцога. Орсо фанатично покровительствовал скульпторам, предоставляя им себя в качестве натуры. С лицевой стороны возвели леса, и сейчас люди облепили его лицо, ликовали и колошматили молотками его суровые черты. - Так, за секунду и походя, откидывают вчерашних героев. Прямо как откинули меня самого.
- Походу, ты закинулся обратно.
- В точности моя мысль! На всех несёт потоком. Смотри, как они приветствуют Рогонта и его союзников, ещё на днях самую презренную отрыжку на лице мира. - Он указал на трепещущие листки, приклеенные к ближайшей стене, на коих герцог Орсо представлен засунутым головой в отхожее место. - Лишь соскобли последний слой плакатов и держу пари, обнаружишь иные, поливающие половину этого шествия самой отвратительной грязью, что можно выдумать. Припоминаю один, где Рогонт гадит в тарелку, а герцог Сальер вилкой уплетает содержимое. Другой, где герцог Лироцио пытается оседлать своего коня. И когда я говорю "оседлать"...
- Хех, - сказал Трясучка.
- В общем, конь вышел не особо. Копни на пару слоёв глубже и - сгораю со стыда признаться - найдёшь несколько, представляющих меня разбойником с самой чёрной на Земном Круге душой, но пока... - Коска послал вычурный поцелуй каким-то дамам на балконе, и они заулыбались и оживились, по всем признакам представляя его своим героем-освободителем.
Северянин пожал плечами. - Здесь, внизу, сами люди ничего не весят. Ветер несёт их куда захочет.
- Я путешествовал по разным местам, - если бегство из одного раздираемого войной бардака в другой соответствовало данному определению, - и, по моему опыту, повсюду народ увесист не более. - Он открутил колпачок фляжки. - У людей случаются всякого рода укоренившиеся убеждения о мироздании в целом, которые оказываются крайне неудобными, когда требуется приложить их к своей собственной жизни. Немногие допустят, чтобы нравственность стала помехой их выгоде. Или даже удобству. Человек, искренне во что-то верящий, невзирая на сопряжённые убытки - редкий и опасный тип.
- Есть особый вид придурков, выбирающих трудный путь, просто потому что он правильный.
Коска как следует отхлебнул из фляжки, сморщился и поскрёб языком передние зубы. - Есть особый вид придурков которые не могут отличить правильный путь от неправильного. Я, сам понимаешь, не умел никогда. - Он встал в стременах, сдёрнул шляпу и широко ею взмахнул, ликуя как пятнадцатилетний мальчуган. В ответ толпа проревела своё одобрение. Прям будто бы он человек, достойный торжественной встречи. А вовсе не Никомо Коска.
Так тихо, что никто не в силах был услышать, так нежно, что мелодия звучала практически лишь в его сознании, Шенкт напевал.
- Вот она!
Набухшая тяжестью тишина разродилась бурей аплодисментов. Народ танцевал, вскидывал руки, славил в истерическом экстазе. Люди рыдали и хохотали, ликовали будто что-то в их жизни могло измениться хотя бы на заметную чуточку, когда Монцкарро Муркатто узурпирует престол.