Лучше подавать холодным

Коска хмыкнул. - Верно. Как обычно. У меня всегда было плохо с решительностью, когда дело касалось женщин. - Он фыркнул, внезапно рассмеявшись. - По правде говоря, у меня всегда было ужасно с решительностью в любых вопросах. Это-то и сделало мою жизнь чередой таких захватывающих событий. - Он поставил бутылку обратно на стол. - Довольно грошовой философии! Факт в том, что мне нужен шанс, мне нужно измениться, и что гораздо важнее, мне позарез нужны деньги. - Он поднялся. - Прошлое идёт нахуй. Я Никомо Коска, тысяча чертей! Я смеюсь в лицо страху! - Он замолчал на мгновение. - И я собираюсь обратно в кровать. Искренне благодарю, мастер Дружелюбный, разговаривать с вами не менее прекрасно, чем с самый лучшим собеседником из всех, кого я знал.

Заключенный всего лишь на миг оторвался от овсянки. - Едва ли я произнёс хоть слово.

- Вот именно.

Утренняя трапеза Морвеера разместилась на маленьком столике в его маленькой спальне, когда-то наверное лестничной кладовке, на заброшенном складе во вредном для здоровья районе Сипани. В городе, который он всегда презирал. Пища для поддержки сил заключалась в помятой миске холодной каши, битой чашке дымящего чая, да стакане со сколами, наполненном кислой, тепловатой водой. Рядом с ними строго в ряд располагались семнадцать разнообразных пузырьков, бутылочек, флаконов и банок, каждая со своей собственной жидкостью, порошком или пастой, цветом от прозрачного до белого, включая тусклый грязно-жёлтый и сине-зелёное скорпионье масло.

Морвеер нехотя отправил в рот ложку каши. Без особого удовольствия размазывая её по рту он вытащил пробки из первых четырёх сосудов, достал из пачки сверкающую иглу, погрузил в бутылочку и кольнул ею тыльную сторону ладони. То же самое со второй. Третья, четвёртая, и игла с отвращением отброшена прочь. Он поморщился увидев, что крошечный шарик крови показался в одном из мест укола, затем зачерпнул из миски следующую ложку и уселся, свесив голову, охваченный волной головокружения.

- Ларинк, падла! - Тем не менее то, что каждое утро приходилось терпеть малую дозу и лёгкое недомогание, гораздо предпочтительнее приёма - по зловредному умыслу либо случайности - дозы крупной, от которой лопнул бы каждый кровеносный сосуд в его мозгу.

Он через силу впихнул в рот следующую порцию подсоленных помоев, открыл следующий в ряду пузырёк, зажал одну ноздрю и вдохнул оттуда через другую. Затрясся, когда порошок жгуче защипал его носовые пазухи и облизал зубы, когда неприятно онемел рот. Он набрал в рот чаю и, обнаружив его неожиданно обжигающим, чуть не выкашлял чай обратно, когда глотал.

- Падла горчичный корень! - То, что отравитель в нескольких случаях несказанно эффективно применил его против своих жертв, не добавляло любви к приёму этой гадости самому. Вовсе наоборот. Он прополоскал рот водой в тщетной попытке смыть едкий вкус, прекрасно зная, что тот будет ещё несколько часов просачиваться из носа.

Он выстроил в ряд шесть следующих склянок и поотвинчивал, повытаскивал, поснимал с них пробки. Допускалось глотать их содержимое по очереди, но долгие годы таких завтраков научили его, что лучше сразу от всех них избавиться. Поэтому он нацедил, насыпал и накапал надлежащее количество в стакан с водой, тщательно перемешал ложкой, собрался с духом и влил всё в себя тремя горькими глотками.

Морвеер поставил стакан, вытер слёзы из-под глаз и издал влажную отрыжку. Ощутил мгновенную дурноту, которая быстро утихла. В конце концов он проделывал такое каждый день уже двадцать лет. Если его к этому не приучи...

Он ринулся к окну, отбросил ставни и сунул туда голову как раз вовремя, чтобы оросить своим скудным завтраком грязный переулок за стеной склада. С горьким стоном он откинулся назад, выдул из носа жгучую соплю и нетвёрдо добрёл до умывальника. Зачерпнул воды из таза и протёр лицо, вглядываясь в зеркало, как вода капает с бровей. Хуже всего то, что теперь ему необходимо будет снова наполнять овсянкой бунтующие кишки. Одна из многих недооцененных жертв, которые он вынужден приносить только для того чтобы добиться успеха.

Его особые умения ни разу не оценили другие дети в сиротском приюте. Как и его учитель, зловещий Мумах-йин-Бек. Его не ценила ни жена, ни многочисленные ученики. И, похоже, теперь, его текущий наниматель также не питает признательности за его самоотверженность, за его неудобства, за его - нет, нет, это не преувеличение - геройское усердие в её деле. Этот скурвившийся, старый винный бурдюк Никомо Коска пользуется большим почётом, чем он.

- Я обречён, - безутешно прошептал он. - Обречён отдавать, отдавать и отдавать, ничего не получая взамен.

Стук в дверь и голос Дэй. - Вы готовы?

- Сейчас.

- Они собирают всех вместе. Пора отправляться к Кардотти. Заложить фундамент. Важная подготовительная работа и всё такое. - Прозвучало так, словно она объясняла с набитым ртом. На самом деле было бы сюрпризом, если б было иначе.