Лучше подавать холодным

— Надеюсь, перед нами не пример вашего знаменитого нежелания биться, — издевательски заметил Риграт.

— Нежелания… биться? Спросите любого, я — тигр! — Виктус, фыркнув, пустил по щеке соплю, но Коска не обратил внимания. — Это вопрос выбора пригодного для работы инструмента. Если некто хочет срубить негнущееся дерево, он берёт не рапиру. Берёт топор. Если только он не конченый мудозвон. — Молодой полковник открыл рот для резкой отповеди, но Коска невозмутимо перебил его. — В общих чертах план озвучен. Как один военный другого я вас с ним безоговорочно поздравляю. — Риграт осёкся, сбитый с толку, не держат ли его за дурака, хотя сам явно был таковым.

— Но это было бы более мудрой тактикой в отношении ваших регулярных талинских частей — испытанных и недавно проверенных в Виссерине, а затем в Пуранти, преданных своей цели, привычных побеждать и обладающих самым твёрдым боевым духом — пересечь нижний брод и навалиться на осприйцев при поддержке союзников из Этрисани и Цезала, и далее по плану. — Он мотнул фляжкой в сторону реки. По его мнению фляжка гораздо лучшее приспособление нежели жезл, ведь жезл ещё никого не напоил допьяна. — Намного разумнее разместить Тысячу Мечей на возвышении. Ждать своего часа! И двинуться через верхний брод рывком сокрушительной мощи, и взять врага с тыла!

— Врага лучше всего туда и брать, — пробормотал Эндике. Виктус подавил смешок.

Коска подытожил, залихватски вскинув фляжку. — Вот так ваша каменная стойкость и наша огненная пылкость найдут себе наилучшее применение. Так о нас сложат песни, так мы обретём славу, так мы будем вершить историю, так Орсо станет королём… Он отвесил Фоскару изысканный поклон. — И вы, ваше высочество, в свой черёд.

Фоскар хмуро взирал на броды. — Да. Да, вижу. Однако дело в том…

— Значит решено! — Коска обвил принца за плечи и повел его обратно к шатру. — Это же Столикус сказал, что великим личностям часто выпадает маршировать в одном направлении? Уверен, что он! Так давайте же, друзья, промаршируем навстречу ужину!

Обернувшись он ткнул пальцем в темнеющие горы, где Осприя лучилась на закате. — Клянусь, я так голоден, что сожру целый город! — И до шатра его сопровождал тёплый дружеский смех.

Политика

Трясучка сидел мрачный и пьяный.

Большой обеденный зал герцога Рогонта был величайшим помещением где он до сих пор когда-либо нажирался. Когда Воссула долдонил ему про набитую чудесами Стирию, Трясучке на ум приходило скорее нечто вроде этого, нежели гнилые талинские причалы. На полу зала великий чертог Бетода в Карлеоне поместился бы четырежды, а потолок превосходил высотой более чем втрое. Стены из белёсого мрамора, проложенные рядами сине-чёрного камня, сплошь испещрены сверканием прожилок, сплошь покрыты высеченными листьями и гроздьями винограда, сплошь заросли-застелились плющом, так что и настоящие растения и изваяния сплетались вместе в пляшущие тени. Тёплые вечерние дуновения вплывали сквозь распахнутые, широкие как ворота замка, окна, от чего оранжевые огоньки тысяч подвесных светильников мерцали и колебались, высекая отовсюду роскошные отблески.

Обитель волшебства и величия, жилище великанов, возведённое богами.

Жаль, что собравшийся тут народец изрядно измельчал по сравнению с теми или другими. Женщины в пышных, безвкусных нарядах, причёсанные, увитые драгоценностями и накрашенные — чтоб смотреться моложе, стройней или богаче. Мужчины в камзолах ярких расцветок, носящие кружева на воротниках и позолоченные кинжальчики на поясе. Сперва они глядели на него с выражением тихого презрения на напудренных харях. Будто он сделан из тухлого мяса. Затем, после того как он повернулся, выставив вперёд левую сторону лица, с выражением стылого ужаса, от которого он получил три четверти чёрной радости и одну четверть собственного стылого ужаса.

Так всегда на каждом пиру — какой-нибудь тупой, вздорный, наглый мудак в черезмерной обиде на всех и ни на кого конкретно, слишком много пьёт и портит всем вечер. Похоже сегодня это он сам и он охотно принял на себя такую обязанность. Он выкашлял мокроту и смачно плюнул прямо на блестящий пол.

Человек за соседним столом, в жёлтом камзоле с длинными полами огляделся, едва-едва сложив надутые губы в крохотную язвительную усмешку. Трясучка наклонился к нему, всаживая острие ножа в полированную столешницу. — Что-то собрался мне сказать, пиджак ссаный? — Человек побледнел и без звука повернулся обратно к друзьям. — Куча трусливых выродков, — пробурчал Трясучка в свой быстро пустеющий кубок, вполне отчётливо и громко, чтобы его услышали за тремя столами. — Ни единой кости в целом, блядь, стаде.

Он представил, как бы этих хихикающих хлыщей воспринял Ищейка. Или Рудда Тридуба. Или Чёрный Доу. При этой мысли он злобно фыркнул, но быстро поперхнулся насмешкой. Если над кем и подшутили, то над ним самим. В конце концом именно он находился тут, положившись на их милость. Посреди них всех, без единого товарищеского локтя. Ну, так по крайней мере выглядело.