Лучше подавать холодным

Монза лежала на боку, спиной к Трясучке, на самом краю постели. Сохраняя между ними как можно больше пространства без скатывания на пол. Уже промеж штор протиснулись первые следы рассвета, делая комнату грязно серой. Хотелось блевать. Вино выветривалось наружу и оставляло её ещё более изнурённой и беспомощной чем всегда. Ты надеешься, что нахлынувшая волна очистит засорённый пляж, но та лишь рассасывается обратно и оставляет за собой скопление дохлой рыбы.

Она пыталась представить, что бы сказал Бенна. Что бы он сделал чтоб она почувствовала себя лучше. Но ей больше не удавалось вспомнить звучание его голоса. Он угасал в прошлом, забирая с собой всё лучшее, что было в ней. Она представляла его мальчишкой, в давние времена — маленьким, больным и беспомощным. Она представляла его мужчиной, смеющимся, скачущим на гору направляясь в Фонтезармо. По прежнему нуждающимся в её заботе. Она знала цвет его глаз. Она знала морщинки от частых улыбок в их уголках. Но увидеть его улыбку у неё не получалось.

Вместо неё во всех своих кровавых подробностях к ней подступили лица. Это были те пятеро, кого она убила. Гобба, заплетаясь, щупал удавку Дружелюбного вздувшимися перебитыми руками. Мофис, трепыхающийся на спине как кукла, булькал розовой пеной. Арио хватался руками за шею, пока из него струилась чёрная кровь. Ганмарк с окаянной ухмылкой, пронзённый в спину непомерным мечом Столикуса. Верный, тот кто был не хуже её, болтался на колесе, с утопленника стекала вода. Лица пятерых убитых ею и двоих живых. Юный живчик Фоскар, едва ли ещё стал мужчиной. И, конечно же, Орсо. Великий герцог Орсо, который любил её, как родную дочь.

Монза, Монза, что бы я без тебя делал…

Она рванула одеяло и скинула с постели вспотевшие ноги, натянула штаны. Её колотило, хотя в комнате было очень жарко. В голове стучало недовыветрившееся вино.

— Что ты делаешь? — раздалось карканье Трясучки.

— Надо курнуть. — Пальцы так погано тряслись, что неясно, удастся ли ей зажечь лампу.

— Ты не задумывалась, может стоит курить поменьше?

— Задумывалась. — Она неловко откупоривала банку с шелухой, моршилась, шевеля сломанными пальцами. — Решила наоборот.

— Сейчас середина ночи.

— Тогда спи давай.

— Хуёвая привычка. — Он сел на свою сторону кровати, обратив к ней широкую спину и повернув голову так, что можно было увидеть насупленный уголок целого глаза.

— И то правда. Наверное вместо этого стоит начать вышибать слугам зубы. — Она взялась за нож и начала заколачивать шелуху в чашечку трубки, рассыпая мелкую пыль. — Могу сообщить, Рогонт от тебя не в особом восторге.

— Не так давно, насколько я помню, ты была не в особом восторге от него. Однако сдаётся мне твоё отношение к людям — куда ветер, туда дым.

У неё раскалывалась башка. Она не испытывала ни малейшего желания разговаривать с ним, а тем более ругаться. Но в такие времена люди ранят друг друга гораздо глубже. — Что тебя грызёт? — повысила голос она, всё зная наперёд и не желая ничего о том слышать.

— А ты-то как считаешь?

— Знаешь что, у меня и своих проблем полно.

— Ты меня бросаешь, вот что!

Она бы ухватилась за такую возможность. — Бросаю?

— Вечером! Оставила меня внизу с мудачьём, а сама уселась как госпожа с Глистоползучим Герцогом.

— Ты чё думаешь, я, блядь, распоряжаюсь где кто сидит? — презрительно выругалась она. — Он засунул меня туда, чтобы красиво выглядеть самому, только и всего.

Наступило молчание. Он отвернул голову, сутуля плечи. — Что-ж. По моему там где нужно красиво выглядеть от меня в последнее время мало толку.

Её передёрнуло — от неловкости и досады. — Рогонт может помочь. Только и всего. Там, снаружи стоит Фоскар с армией Орсо. Там, снаружи Фоскар… — И он умрёт любой ценой.

— Всё мстишь?

— Они убили моего брата. Не тебе мне это объяснять. Ты знаешь, каково мне.

— Нет. Не знаю.

Она нахмурилась. — А как же твой брат? Помнишь, ты сказал что его убил Девять Смертей? Я думала…

— Я ненавидел его. Моего пидараса братца. Люди звали его новым Скарлингом, но он был сучьей мразью. Учил меня лазить по деревьям, ловить рыбу, теребил за подбородок — когда отец был неподалёку. Когда тот уходил, он избивал меня ногами, пока я еле мог дышать. Он твердил — я убил нашу мать. А всё что я сделал плохого, это родился. — Его глухой голос выцвел, в нём не осталось злобы. — Когда я услышал, что он сдох, мне хотелось ликовать, однако вместо этого я плакал, потому что все остальные плакали. Я поклялся отомстить убийце и всё такое, ну, есть же правила, которым надо следовать, правда? Мне бы не хотелось вести себя недостойно. Но когда я услыхал, что Девять Смертей прибил башку моего сволочного брата гвоздями, я не понимал, то ли я ненавижу того человека за такой поступок, то ли ненавижу за то, что он украл у меня мой шанс, а может быть вообще хочу расцеловать его из благодарности, типа как ты бы расцеловала бы… брата, наверное…

На мгновение она была готова встать, подойти к нему и положить руку на плечо. Затем его глаз повернулся к ней, холодный и сузившийся. — Да ведь ты пожалуй и так всё об этом знаешь. Как целовать своего брата.