Лучше подавать холодным

— Неужели? На мой взгляд они кажутся вполне такими же буйными и нахальными как и всегда. "Уже не то, что раньше" общее нытьё недалёких умов. Когда люди говорят, что нечто раньше было лучше, они имеют в виду, что раньше лучше были они сами, потому что были молоды и все их чаяния лежали перед ними. Мир неизбежно темнеет, по мере твоего сошествия в могилу.

— Значит всё осталось по прежнему? — спросил писарь, грустно поднимая глаза.

— Кто-то стал лучше, кто-то хуже. — Коска выдавил тяжёлый вздох. — Но по большому счёту, я не заметил значительных изменений. Скольким нашим героям уже уплачено?

— Это все из роты Оруженосца, из полка Эндике. Да, то был полк Эндике.

Коска закрыл глаза рукой. — Прошу, не упоминай это храброе сердце. Его потеря до сих пор укол для меня. Скольким уже уплачено?

Писарь облизнул пальцы, прошелестел парой шуршащих листов своей книги, начал подсчитывать записи. — Одна, две, три…

— Четырёмстам и четырём, — сказал Дружелюбный.

— А сколько служит в Тысяче Мечей?

Писарь поморщился. — Считая весь вспомогательный состав, слуг и торговцев?

— Несомненно.

— И шлюх?

— Считай их в первую очередь, они трудятся добросовестней всех в целой, нахрен, бригаде!

Стряпчий покосился в небо. — Эээ…

— Двенадцать тысяч восемьсот девятнадцать, — сказал Дружелюбный.

Коска уставился на него. — Говорят, что хороший сержант стоит трёх генералов, но ты стоишь трёх дюжин, друг мой! Однако, тринадцать тысяч? Мы просидим здесь до завтрашней ночи!

— Вполне вероятно, — проворчал писарь, перелистнув страницу. — Рота Говномеса полка Эндике следующая. Полка Эндике… в смысле раньше… как-то так.

— Пофиг. — Коска отвинтил колпачок фляжки, что Морвеер швырнул в него в Сипани, поднёс её к губам, взболтал и обнаружил, что она пуста. Он насупился на потрёпанный металлический сосуд, вспоминая с некоторой неприязнью насмешливые суждения отравителя, о том, что человека не изменить ничем. На самом деле с достаточной неприязнью, чтобы его потребность глотнуть резко возросла. — Короткий перерыв, пока я добываю пополнение. Постройте роту Говномеса. — Он встал, корча гримасу пока его ноющие колени с хрустом возвращались к жизни, затем прорезался улыбкой. Крупный мужчина целеустремлённо подходил к нему сквозь грязь, дым, холсты и неразбериху лагеря.

— Ба, мастер Трясучка, с холодного и кровавого Севера! — Северянин явно бросил наряжаться и носил кожаную солдатскую безрукавку и рубаху грубой пряжи с закатанными до локтей рукавами. Его волосы, в точности как у мусселийского щёголя когда Коска впервые бросил на него взгляд, отросли во взъерошенную путаницу, массивная челюсть распушилась порослью — среднее между щетиной и бородой. Ничто из этого не прятало покрывавшее одну сторону лица сплетение шрамов. Чтобы их скрыть потребуется большее, чем волосы. — Мой старый соратник по приключениям! — Или по убийствам, как на самом деле и было. — Вижу блеск в твоих глазах. — Буквально, ведь светлый металл в глазнице отразил луч полуденного солнца и сверкал почти до боли ярко. — Хорошо выглядишь, друг мой, просто превосходно! — Хотя на самом деле тот выглядел искалеченным дикарём.

— Радость на лице — и на сердце радость. — Северянин явил кривобокую улыбку — палёная плоть сдвинулась лишь мельчайшим краешком.

— Именно так. Улыбнись на завтрак, и будешь дристать счастьем до самого полдника. Ты был одним из воинов в битве?

— Да вот и был.

— Так я и думал. Ты ни разу не производил впечатления человека, которому боязно засучить рукава. Кровищи-то было! Да?

— Да вот и было.

— Однако ведь некоторые на крови цветут и пахнут, правда? Осмелюсь сказать, ты кое-кого из их породы знаешь.

— Да вот и знаю.

— И где-же твой наниматель, моя злосчастная ученица, преемница и предшественница, генерал Муркатто?

— Сзади тебя, — послышался резкий голос.

Он крутанулся вокруг своей оси. — Божьи зубы, женщина, а ты не утратила уменья заставать людей врасплох! — Он притворился потрясённым, чтобы сгладить наплыв волнительных чувств всегда сопровождавших её появление и угрожавших сорвать ему голос. Вдоль щеки у неё шла длинная царапина, на лице несколько кровоподтёков, но в остальном она выглядела неплохо. Очень даже неплохо. — Разумеется радость зреть тебя живой не знает границ. — Он взмахнул шляпой, чьи перья смущённо поникли, и упал перед ней на колени прямо в грязь. — Скажи, что прощаешь мою игру? Тепрь видишь, как я думаю всё время лишь о тебе. Моя нежность к тебе неистощима.

Она фыркнула в ответ. — Нежность, ага? — Больше чем она доселе могла догадываться, или чем он давал ей понять. — Значит то было представление для моего же блага? Я сейчас грохнусь в обморок от избытка признательности.