— Одна из черт, за которые тебя нельзя не любить — готовность в любое время грохнуться в обморок. — Он вздёрнул себя обратно на ноги. — А всё, полагаю, из-за твоего ранимого женского сердца. Пошли со мной, я тебе кое-что покажу. — Он повёл её оттуда сквозь деревья в сторону небольшой хатки, побеленные стены лучились под полуденным солнцем, Дружелюбный и Трясучка тянулись следом, как плохие воспоминания. — Должен признать, что наряду с оказанием любезности тебе и мучительным соблазном в конце концов дать Орсо хороший поджопник, требовали решения и несколько пустяковых шкурных вопросов.
— Иных не изменить ничем.
— Никогда, да и с какой стати? Предложение включило в себя изрядное количество гуркского золота. Впрочем ты знаешь, ты же первой его предлагала. Вот, а Рогонт был так добр, пообещав мне, при случае, теперь уже весьма вероятном, его коронации королём Стирии — великое герцогство Виссеринское.
Он с чувством глубокого удовлетворения наблюдал её вздох замешательства.
— Ты? Великий герцог Виссеринский? Пиздец!
— Я скорее всего не буду употреблять слово "пиздец" при подписи моих указов, но в остальном верно. Великий герцог Никомо звучит просто здорово, а? Да и вообще, Сальер помер.
— Уж я-то в курсе.
— У него нет наследника, даже отдалённого. Город разграблен, выжжен дотла, провинция в упадке, большинство населения сбежало, убито или ещё как-то злоупотребило ситуацией. Виссерину нужен сильный и самоотверженный вождь, чтобы вернуть былую славу.
— Но вместо него у них будешь ты.
Он позволил себе похихикать. — А кто лучше-то? Иль я не уроженец Виссерина?
— Как и множество других. Что-то не видать, чтобы они хапали себе герцогский титул.
— Вот и хорошо, ведь он один и он мой.
— Да зачем тебе вообще это надо? Обязанности? Ответственность? Мне казалось, тебя со всего такого воротит?
— Мне самому всегда так казалось, но моя путеводная звезда завела меня в сточную канаву. Я прожил неплодотворную жизнь, Монцкарро.
— Не говори.
— Я растратил свой дар за просто так. Самооплакивание и самобичевание дурной тропинкой самонебрежения и самоущемления подвели меня на самый край саморазрушения. В чём же основная проблема?
— В тебе самом?
— Вот именно. Тщеславие, Монза. Зацикленность на себе. Признак незрелости. Мне нужно, ради самого себя и моих верных последователей, повзрослеть. Направить свой талант во вне. Это как раз то, с чем ты пыталась до меня достучаться — приходит время, когда человек должен чего-то держаться. Что же может быть лучше, чем искренне посвятить себя служению моему родному городу?
— Ты искренне посвящаешь себя служению. Увы бедному Виссеринскому граду.
— Им будет лучше, чем было с этим падким на плохо лежащее искусство обжорой.
— Теперь у них будет падкий на плохо лежащее всё на свете пьяница.
— Ты меня недооцениваешь, Монцкарро. Человек способен измениться.
— Мне казалось, ты только что сказал никогда?
— Передумал. И почему бы нет? Одним днём я убил двух зверей — состояние и одно из богатейших герцогств в Стирии впридачу.
Она покачала головой одновременно с изумлением и раздаженьем. — И всё что ты сделал — просто сидел здесь.
— В этом и состоит настоящее уменье. Заработать-то награду все могут. — Коска запрокинул голову, улыбаясь чёрным ветвям и голубому небу. — Знаешь, по моему небывалый случай, чтобы когда-либо в истории хоть один человек получил так же много за то, что абсолютно ничего не делал. Но наврядли вчерашние подвиги принесли пользу лишь мне одному. Великий герцог Рогонт, уверен, доволен результатом. А ты сделала большой шаг к своему большому возмездию, не так ли? — Он прислонился к ней. — Кстати о нём. У меня для тебя есть подарок.
Она встревоженно взглянула на него. Вечно недоверчива. — Какой подарок?
— Ненавижу портить сюрприз. Сержант Дружелюбный, не могли бы вы взять вашего экс-нанимателя и её спутника-северянина в дом, и показать нашу вчерашнюю находку? Естественно пусть она делает всё что ей вздумается. — Притворно усмехаясь, он отвернулся. — Ведь мы же теперь друзья!
— Сюда. — Дружелюбный толкнул заскрипевшие двери. Монза бросила взгляд на Трясучку. Он в ответ пожал плечами. Она пригнулась под притолокой и оказалась в полутёмной комнате, зябкой после солнца снаружи, со сводчатым кирпичным потолком и обрывками света на запылённом каменном полу. Когда её глаза привыкли к полмраку, она различила в дальнем углу мужчину. Тот прошаркал ближе, негромко загремела цепь на его щиколотках, и перекрестье теней с грязных оконных рам упало на его лицо.