Лучше умереть!

—  Жанна Фортье! — произнес юноша. — Но это же имя женщины, которую приговорили к пожизненному заключению за кражу, поджог и убийство!… Той самой женщины, которая сбежала из клермонской тюрьмы: описание ее внешности прислали к нам в мэрию и прокуратуру…

— Это имя невинно осужденной… — произнес Овид проникновенным тоном. — Имя женщины, которую я любил… Имя матери, которая вот уже двадцать с лишним лет молит Бога о том, чтобы он сжалился и позволил ей обнять ребенка прежде, чем она уйдет из жизни! Какая вам разница, была ли она осуждена, сбежала или нет? Да если бы она не сбежала, разве бы я приехал в Жуаньи? И кто бы тогда спас вашу честь, избавив вас от тюрьмы, обеспечив тем самым вашей матери покой на склоне лет? Помогите же и вы такой же любящей матери обрести свое счастье: найти наконец и обнять свою дочь!

— Я сделаю это, сударь. Еще раз повторяю: думать тут не о чем. Когда вам нужна копия записи?

— Чем раньше, тем лучше.

— Завтра вы получите ее! Когда я смогу встретиться с вами?

— Я буду ждать вас завтра здесь же, в одиннадцать; мы вместе пообедаем, а в обмен на копию записи вы получите ту сумму, что задолжали кредиторам. Надеюсь, в дальнейшем вы воздержитесь от столь безумных страстей… Она хотя бы хорошенькая, эта ваша любовница?

— Очень хорошенькая, сударь, и такая плутовка! Она брюнетка, глаза — черные-черные, на щеке — маленькая родинка, а фигура просто несравненная! Аманда — парижанка, здесь она работала у одной модистки…

— Аманда? — переспросил Соливо, в котором это описание живо пробудило кое-какие воспоминания.

— Да, сударь… Аманда Регами…

Тут уж настал черед Овида подскакивать.

— Ах! Ну надо же! Любопытная штука! — воскликнул он.

— Вы знакомы с Амандой?

— Да, мой юный друг, теперь я вас хорошо понимаю! Но ведь она больше не живет в Жуаньи?

— Уехала; несколько месяцев назад вернулась в Париж, оставив в дураках не только меня. Из магазина, в котором работала, она стащила два рулона кружев по пятьсот франков каждый…

— Ах ты, Господи!… И ее не посадили в тюрьму?

— Нет, сударь. Она так просила и умоляла хозяйку не делать этого, что та пожалела ее. И ограничилась тем, что взяла с нее письменное признание в краже и обязательство в течение года возместить нанесенный ущерб. Хозяйка твердо решила обратиться в полицию в том случае, если она не сделает этого… Я подделал подпись дядюшки только потому, что хотел помочь ей расплатиться.

— И что же?

— Как только деньги оказались у нее в руках, она сразу же их истратила.

— Но потом все-таки расплатилась с хозяйкой?

— Понятия не имею; наверное, нет.

— Как зовут модистку, у которой она работала?

— Госпожа Дельон; живет она в доме 74 по улице Гранд.

Ужин подошел к концу. Овид посмотрел на часы.

— Ну что ж, господин Дюшмэн, на сегодня хватит, — произнес он, прекратив наконец свои расспросы. — Я устал и отправляюсь спать. До завтра, как договорились.

— Да, сударь; и примите еще раз уверения в моей безграничной благодарности.

— Забудем об этом, — сказал Овид.

Дижонец поднялся к себе в номер, улегся в постель и тут же заснул безмятежным сном. Он был доволен прошедшим днем.

Возвращаясь в мансарду, которую он снимал в доме по соседству с мэрией, молодой человек никак не мог поверить, что все произошедшее — не сон. Нет у него больше долгов и неприятностей, нет больше у кредиторов компрометирующих его документов. Одно лишь показалось ему странным и вызвало некоторое беспокойство: почему незнакомец, имени которого он так и не узнал, не отдал ему векселя?

На следующий день Дюшмэн ранним утром пробрался в архив и отыскал регистр за 1861 год. Не найдя там нужной записи, взялся за следующий.

— Или я совсем ничего не понимаю, или именно это мне и нужно, — произнес он, разглядывая подколотый к одной из страниц регистра листок. И пробормотал, читая его:

— Фреми… Жанна Фортье… Люси… Да, это то, что нужно. И искать-то толком не пришлось. И зачем тратить время попусту, переписывая? Отдам оригинал.

Даже не дочитав до конца, он отколол листок, сложил его и сунул в карман. Потом убрал на место регистр, отнес ключ от архива в привратницкую и вернулся в свой кабинет.

Пока Дюшмэн таким образом делал то, что, по его же словам, «не положено», Овид Соливо вышел из гостиницы и неспешно двинулся по улице Гранд, внимательно читая вывески только что открывшихся лавок. Пройдя сотню шагов, он оказался перед магазином модистки. В дверях стояла девушка.

— Барышня, — спросил он, — здесь живет госпожа Дельон?

— Да, сударь, это моя мама.

— Могу я сейчас поговорить с ней?

— Конечно, заходите.

Овид шагнул в лавку. Дверь в задней части помещения отворилась, и появилась госпожа Дельон — приличного вида женщина лет пятидесяти.

— Это вы спрашивали меня? — спросила она.

— Да. Я хотел бы поговорить с вами наедине.

Мать кивнула дочери, и та тут же ушла. Овид без всяких околичностей приступил к делу.

— У вас тут в свое время работала продавщицей некая Аманда Регами.

— Да, сударь; к сожалению, эта девушка оказалась приятной только на вид.

— Увы, внешность нередко бывает обманчива! Аманда Регами обворовала вас, не так ли?