Лучше умереть!

— Украла на тысячу франков кружев.

— И взяла на себя обязательство вернуть вам эти деньги?

— Да, но до сих пор не вернула. Однако я в отличие от нее умею держать свое слово. Я обещала подождать год. Когда назначенный мною срок истечет, а этот день уже не за горами, я подам жалобу прокурору республики, и ее арестуют. Мне известно, что она сейчас в Париже, работает у известной портнихи. Эта девушка хитра и опасна. Она тут еще погубила одного славного парня — из-за нее он принялся подделывать подписи на векселях.

— Вы, наверное, имеете в виду господина Дюшмэна?

— Да, сударь.

— Тогда позвольте заметить: вас ввели в заблуждение. Господин Дюшмэн никаких подписей не подделывал. Это всего лишь лживые слухи, и распускал их один недовольный кредитор; в настоящий момент ему уже не на что жаловаться. Но речь сейчас не о господине Дюшмэне, а об Аманде Регами. Она ведь письменно созналась в совершенной краже?

— Да, сударь, в противном случае я бы сразу же обратилась в полицию. А благодаря документу она у меня в руках. Но почему вас все это интересует?

— Для меня это очень важно. Я намерен выкупить у вас документ.

— Вы пришли заплатить мне ту тысячу франков, что задолжала Аманда?

— Совершенно верно. Причем с процентами, что набежали за год! Проценты составят пятьдесят франков. Значит, я должен отдать вам тысячу пятьдесят.

Овид достал из бумажника тысячу франков одной купюрой, добавил к ним две монеты достоинством в луидор и одну десятифранковую и, выложил все это на прилавок, произнес:

— Будьте любезны, напишите расписочку и отдайте мне письменное признание госпожи Аманды.

— Сейчас, сударь.

Госпожа Дельон написала расписку, пошла в свою комнату и из платяного шкафа достала признание своей бывшей продавщицы; выглядело оно следующим образом:

« Я признаюсь в том, что украла у госпожи Дельон, вдовы, два рулона кружев стоимостью по пятьсот франков каждый, продала их, а деньги истратила; обязуюсь в течение года выплатить сумму в размере тысячи франков и соответствующие проценты, в противном случае понесу наказание в положенном по закону порядке; я очень признательна госпоже Дельон за то, что она тотчас же не сдала меня в руки правосудия, хотя имела на это право».

Далее следовали дата и подпись. Овид вложил документ в бумажник, где уже хранились векселя Дюшмэна, попрощался с госпожой Дельон, вернулся в гостиницу «Аист» и приказал ровно в одиннадцать подать хороший обед на две персоны.

Часы как раз принялись отбивать одиннадцать, когда к Овиду в маленькой гостиной, где они накануне обедали, присоединился служащий мэрии.

— Ну что? — спросил дижонец.

— Я принес то, что вы просили. Вот оригинал заявления, написанного госпожой Фреми, ее подпись заверил мой дядюшка, будучи в те времена мэром, и скрепил печатью.

Овид с интересом быстро взял у него из рук бумагу.

« Я, Матюрина Фреми, кормилица из Жуаньи, округ Иона, подтверждаю, что отданный мне на воспитание 12 апреля 1861 года ребенок женского пола оказался затем полностью у меня на содержании, ибо его мать, Жанна Фортье, была арестована и приговорена к пожизненному заключению за совершенные ею преступления, о чем я заявила мэру Жуаньи, господину Раулю Дюшмэну, и с его разрешения 6 апреля 1862 года поместила указанную девочку в парижский приют, в связи с чем привожу далее подробный перечень находившихся при ребенке вещей, могущих впоследствии оказаться полезными для установления личности ребенка в том случае, если мать или какое-нибудь иное лицо обратится к властям с требованием вернуть младенца; аналогичный перечень внесен в соответствующий регистр в приюте.