Лучше умереть!

Ужин на улице Мурильо начался в семь. За столом царило веселье, хотя и несколько наигранное. После ужина все отправились в маленькую гостиную, куда были поданы кофе, ликер и сигары. Около десяти вечера Поль Арман приказал принести письменные принадлежности, предложил Жоржу Дарье занять место за небольшим столиком, сел возле него и сказал:

— Дорогой мой адвокат, надеюсь, вы будете так любезны, что составите нам проект контракта; завтра я отнесу его нотариусу, а через пару недель мы уже сможем его подписать.

— Сначала, — заметил Этьен Кастель, который не торопясь курил сигару, стоя за спиной своего бывшего воспитанника, — необходимо перечислить все имена: отца невесты, самой невесты и жениха.

Миллионер продиктовал:

— Поль Арман, сын Сезара Армана и Дезире-Клер Соливо, его супруги, ныне покойных; родился в Дижоне, Кот д'Ор, 21 апреля 1832 года; вдов; покойная супруга — Ноэми Мортимер, родилась в Соединенных Штатах Америки, в Нью-Йорке; инженер-механик, владелец завода, проживает в Париже на улице Мурильо.

Этьен Кастель внимательно слушал, стараясь удержать в памяти все подробности.

— Мэри-Ноэми Арман, дочь Поля Армана и Ноэми Мортимера, его покойной супруги. Родилась в Нью-Йорке 30 июля 1864 года.

— Прекрасно! — сказал Жорж. — Теперь жених! Люсьен, которому казалось, будто все это он видит во сне, продиктовал в свою очередь:

— Жюль-Люсьен Лабру, родился в Альфорвилле (Сена) 9 октября 1855 года, сын Жюля-Адриена Лабру и Мари Бертье, его супруги, ныне покойных.

— Так, с именами покончили, — произнес адвокат. — Теперь скажите мне, на каких имущественных условиях вы выдаете замуж дочь.

— На условиях общего владения имуществом; ведь только так можно выразить полное доверие будущему мужу. Приданое моей дочери составляет миллион наличными, вклад Люсьена я оцениваю в один миллион, не считая альфорвилльского участка.

— И чем же я заслужил то огромное состояние, что вы предлагаете мне, сударь? — воскликнул Люсьен, вскочив с места.

— Чем? Тем, что обеспечили счастье моей обожаемой Мэри! Разве для меня это не главное? Помимо контракта, мы заключим с вами договор, на основании которого вы в качестве компаньона будете получать половину прибыли от нашего общего дела.

— Вы, сударь, и впрямь щедры по-королевски! — заметил Этьен. — Я очень рад за Люсьена Лабру: вы сполна возвращаете ему то, что отобрал у него негодяй, убивший его отца!

Жак Гаро сильно побледнел и быстро наклонился к продолжавшему писать Жоржу, так что художник не смог заметить внезапной перемены на его лице.

— Ну вот, готово, — сказал адвокат, положив ручку на стол. — Теперь, я полагаю, было бы неплохо оценить альфорвилльский участок.

— Проставьте сумму в двести тысяч франков.

— Но, сударь, — начал было Люсьен, — участок не может стоить…

Миллионер резко перебил его:

— Уже записано! Я оцениваю участок по меньшей мере в двести тысяч франков и уверен, что нисколько не ошибаюсь.

Этьен Кастель слушал, украдкой наблюдая за лицом миллионера; оно казалось ему настолько спокойным, что мысли художника приняли совсем иной оборот.

«Определенно я переборщил со своим подозрением! — подумал он. — Вряд ли этот человек посмел бы действовать так решительно, не будь он настоящим Полем Арманом».

В половине двенадцатого художник и его друзья собрались уходить. Мэри протянула Люсьену руку и тихонько сказала:

— До завтра, не так ли? Встретимся за обедом…

— Да, сударыня, — ответил молодой человек, целуя протянутую ему руку.

Сердце госпожи Арман отчаянно забилось. Кровь резко прилила к щекам. Глаза девушки засверкали. И тут же сухой кашель принялся сотрясать ее хрупкое тело; она горько охнула.

Этьен, Жорж и Люсьен смотрели на нее с глубоким сочувствием. И в самом деле, трудно представить себе зрелище более печальное, чем юное создание, искренне считавшее, что до счастья остался лишь какой-то шаг, и вовсе не видевшее той непреодолимой преграды, что стоит между ним и счастьем: собственной смерти… Оставшись наедине с Мэри, Поль Арман заключил ее в объятия.

— Ну теперь-то ты счастлива, радость моя? — спросил он.

— О! Да, папа, очень счастлива… Совершенно счастлива, — ответила девушка, которую наконец перестал мучить кашель. — Я так рада, и радость моя так велика, что мне даже дурно как-то вдруг стало. Нужно немножко отдохнуть.

— Ступай в постель, дорогая. Сон успокоит тебя.

Как только за дочерью закрылась дверь, выражение его лица резко изменилось, словно с него вдруг упала маска. Он рухнул в кресло.

— И что же ждет меня дальше, какие еще беды нагрянут? — в отчаянии прошептал он. — Зачем вдруг из прошлого явился этот призрак по имени Жанна Фортье? Этьен Кастель хорошо знаком с Жанной, он прекрасно знает ее, раз так похоже изобразил на картине. А если вдруг та женщина, о которой говорил Люсьен, — разносчица хлеба Лиз Перрен, сходство которой с Жанной поразило его, и есть сама Жанна, живущая теперь под другим именем? Живущая где-то совсем рядом и в любую минуту способная превратиться в страшную угрозу всему моему существованию. Неужели же мне так и не суждено изведать покоя? И всегда по ночам меня будет терзать страх?