Лучше умереть!

И тут этих несчастных отца с дочерью словно бесы обуяли; знаете, что они делают? Роются в прошлом; причем не сироты — у нее и прошлого-то нет, — а ее матери; обнаруживают позорное пятно на ее имени и, вооружившись этим фактом, идут к юноше и бросают ему в лицо: «Несчастный безумец, да ты просто ослеп, ибо та, кого ты любишь, та, на ком ты собрался жениться, — дочь негодяйки, отправленной в тюрьму за убийство; и убила она не кого-нибудь, а твоего родного отца!»

Жанна умолкла на мгновение. Она задыхалась. Ей не хватало воздуха.

— Ведь это ужасно, сударь, правда? Не только брак становится невозможен, но еще и любящие друг друга юноша с девушкой должны стать врагами. Но и это еще не все! Мало им было поразить девушку в самое сердце, мало пронзить насквозь ее душу, так понадобилось еще и куска хлеба лишить. Она работала на одном весьма солидном предприятии.

И вот хозяйке в присутствии несчастной девушки объявляют: «Она — дочь женщины, осужденной за убийство, кражу и поджог, она позорит ваше заведение. Если она и дальше будет у вас работать, вы лишитесь своих клиентов. И ваше предприятие разорится. Так что гоните ее вон!» И ее выгоняют!.

Девушка в полном отчаянии; не в силах вынести последнего удара, она заболевает, и очень тяжело, так что много дней подряд находится между жизнью и смертью. В ее сердце теперь — кровоточащая рана, и она никогда не зарубцуется. Вряд ли человеческое существо можно обречь на большие страдание, а вы говорите, что закон бессилен против негодяев, способных подвергать подобным пыткам ни в чем не повинное создание; да ведь они в конце концов просто убьют ее! Так вот, сударь: если закон и в самом деле таков, то это подлый закон!

— Но о ком вы рассказываете? — спросил Жорж: рассказ женщины вызвал в нем глубокое сочувствие, взволновал и потряс его.

— О ком? — произнесла разносчица хлеба. — О Люси Фортье.

— Я так и думал… я, собственно, уже догадался. Значит, они в своей жестокости докатились и до этого? И Люси лишилась теперь даже работы?

— Да.

— Ах! Но это просто чудовищно!

— Конечно, чудовищно! И за подобные вещи их никак нельзя наказать?

— Их можно публично опозорить, но не наказать.

— Значит, девушка, лишившись работы, лишится и жизни. Ведь у нее отобрали последний кусок хлеба… и убийц никак нельзя будет призвать к ответу?

— Нет! — сжав зубы, произнес Жорж.

— Но ведь бедняжка Люси умирает! Послушайте, сударь. Я по глазам вижу, что вы человек добрый. Придумайте же что-нибудь, чтобы вернуть счастье несчастному ребенку. Вы же лучший друг господина Люсьена. И я знаю, что вы как адвокат консультируете господина Армана. Вы можете встретиться с ними и попросить их пощадить Люси. Пусть госпожа Арман сделает так, чтобы Люси снова взяли на работу! Пусть господин Люсьен вернется к невесте и простит ее, ведь вина лежит вовсе не на ней, и девушка будет спасена. Разве несчастный ребенок должен нести ответственность за прошлое матери… которая, между прочим, тоже, может быть, ни в чем не виновата… Спасите же ее, сударь, спасите ее!

Жорж с жадностью вглядывался в лицо разносчицы хлеба. Словно бы изучал каждую его черточку.

— Вы давно знакомы с госпожой Люси, сударыня? — спросил он.

— Нет.

— Вас ведь зовут Лиз Перрен, не так ли?

— Да, сударь, а Люси я люблю, как если бы она была мне дочерью.

В этот момент в дверь кабинета тихонько постучали. На пороге появилась Мадлен.

— Сударь, — сказала она, — к вам господин Арман.

— Он! — в смятении воскликнула разносчица хлеба.

— Вот его и надо попросить, — произнес Жорж, взяв Жанну за руку. — Именно его следует просить о том, чтобы он подарил жизнь той несчастной девочке, которую вы так любите.

И, увлекая за собой клермонскую беглянку, он направился в гостиную, где ждал его лже-Арман. Миллионер несколько удивился, увидев, что Жорж выходит из кабинета в обществе какой-то явно не принадлежавшей к их кругу женщины; но тут же его удивление стало просто бескрайним: женщина — вид у нее был совсем безумный — рухнула вдруг перед ним на колени, низко опустив голову, и умоляюще воздевая к нему руки.

— Кто вы? Что вам от меня нужно? — спросил он.

Ответил ему адвокат.

— Эту несчастную женщину зовут Лиз Перрен, сударь. Она только что рассказала мне, что питает глубокую, почти материнскую привязанность к одной юной особе, которая буквально умирает от отчаяния, и просила меня ходатайствовать перед вами, чтобы вы помогли нам спасти эту девушку.

— Да… да… — разрыдавшись, с трудом проговорила Жанна. — Спасите ее!