Лучше умереть!

Когда друзья вышли из особняка на улице Мурильо, Люсьен взял Этьена под руку.

— Ах, сударь! Что же вы наделали? — взволнованно произнес он. — На что вы меня толкаете?… Вы явно стараетесь ускорить этот брак; у вас есть какие-то причины делать так?

— Безусловно: желание обеспечить ваше счастье. Разве этого недостаточно?

— Но ведь вами руководит что-то совсем другое!..

— Не сомневайтесь, мальчик мой: я действую исключительно в ваших интересах; доверьтесь мне и, очень вас прошу, не задавайте больше никаких вопросов. Делайте то, что я скажу, и все будет хорошо… Да! Не забудьте завтра же принести или прислать тот документ, о котором мы с вами говорили…

Этьен и Жорж пожали Люсьену руку, и он пошел домой.

— Право же, дорогой опекун, — сказал адвокат, взяв художника за руку, — признаюсь, что даже я, лицо в этой истории совершенно постороннее, решительно не могу понять, что же происходит.

Художник улыбнулся.

— Вот как! — произнес он. — И чего же ты не понимаешь?

— Я своими ушами слышал, как вы у себя в мастерской говорили госпоже Арман то, что вообще-то следовало бы говорить Люсьену; я своими глазами видел, как вы от имени нашего друга просили у миллионера руки его дочери… Это первая загадка. С другой стороны, я слышал, как Люсьен в отчаянии воскликнул: «Что же вы наделали? На что вы меня толкаете?» И что все это значит? Вы явно преследуете какую-то определенную цель. Неужели даже мне, лучшему другу Люсьена, вы не скажете, что это за цель?

— Я ищу убийцу отца твоего друга, — серьезно, почти торжественно произнес художник.

Жорж остановился.

— Я так ничего и не понял, — сказал он. — Вы ищете убийцу. Значит, у вас есть какие-то доказательства невиновности Жанны Фортье?

— Доказательств пока нет, но я убежден, что она невиновна…

— Но кого же вы тогда подозреваете?

— Ты слишком торопишься, мальчик мой. Я никого не подозреваю. Я просто ищу, и поиски мои вполне могут ничем не увенчаться; но по меньшей мере я сделаю все, что в моих силах, чтобы добиться результата.

— И вы ведете свои поиски на улице Мурильо, в доме миллионера?

— Да.

— Значит, вы подозреваете Поля Армана?

У Этьена Кастеля явно иссякло терпение.

— Да никого я не подозреваю! Сколько раз тебе это повторять?

— Ладно, — смиренно прошептал Жорж, — я больше не буду досаждать вам своими вопросами. Не стану больше покушаться на ваш секрет, дорогой опекун. Единственное, чего я хочу, так это чтобы вам удалось спасти ни в чем не повинную девушку, которая оплакивает сейчас свои разбитые мечты, попранную любовь и может просто умереть от горя, узнав о женитьбе Люсьена.

На следующий день утром лакей принес Этьену Кастелю запечатанный конверт, только что доставленный посыльным. В конверте лежало заявление кормилицы, полученное, а точнее говоря — украденное Овидом Соливо из архива мэрии Жуаньи с помощью Рауля Дюшмэна. Художник внимательно прочитал документ.

«Для того чтобы получить эту бумагу, — поразмыслив, решил он, — необходимо было назвать точные даты и все упомянутые в ней имена, иначе документ невозможно было бы отыскать. Следовательно, все детали были известны Полю Арману. А это уже кое-что посерьезнее всяких подозрений. Из Парижа он никуда не уезжал, значит, в Жуаньи ездил некто другой, и этот некто, несомненно, является его сообщником, от которого он ничего не скрывает. Вот этого бы человека отыскать…»

Этьен быстро оделся, отправился в Министерство внутренних дел и передал секретарю министра, с которым был близко знаком, свою визитную карточку. Полчаса спустя он вышел из его кабинета, держа в руках письмо, запечатанное большой министерской печатью. Положив письмо в бумажник, он вернулся на улицу Асса.

За обедом он сказал лакею:

— Достаньте мой самый маленький чемодан, положите туда белье и одежду, которые могут понадобиться мне в течение двух-трех дней; если кто-то будет меня спрашивать, отвечайте, что я просто вышел куда-то по делам; даже если это будет господин Жорж Дарье.

Глава 7

Врач сказал, что Люси больна очень серьезно. И жизнь Жанны превратилась в чудовищный кошмар. Утром она отправлялась в булочную Лебре. Закончив работу, бежала скорей к больной, возле которой сидела до того времени, когда опять нужно было спешить на улицу Дофина на вечернюю разноску хлеба. Ночами напролет Жанна плакала и молилась, не смыкая глаз; ей даже в голову не приходило, что она может прилечь и хоть чуть-чуть поспать. Так — в смертельном страхе — Жанна провела четыре дня, когда наконец доктор объявил, что опасность миновала и теперь больная пойдет на поправку. Жанна смогла перевести дух.

Она внезапно вспомнила, что собиралась пойти к адвокату, Жоржу Дарье, и что у нее лежат потерянные им документы. Напуганная болезнью дочери, она совершенно забыла об этом.

Теперь, когда опасность миновала, нужно было попытаться наказать тех, кто, пролив свет на прошлое матери невинной девушки, причинил ей столько зла и не только разбил ей сердце, но и обрек на нищету.

В понедельник, доставив всем клиентам хлеб, Жанна отправилась на улицу Бонапарта.