Лучше умереть!

Господин Лабру, совершенно успокоившись относительно здоровья сына, уехал из Сен-Жерве на экспрессе, который прибывал в Париж в девять часов пять минут. Перед отъездом он не поужинал, поэтому зашел в один из ресторанов неподалеку от вокзала. Уже с порога он оказался в родной стихии. В ресторане сидели инженеры-путейцы, его однокашники по Высшей Политехнической школе. Вскоре завязался интереснейший разговор. За беседой времени не замечаешь, и летит оно быстро.

Лишь в половине двенадцатого господин Лабру расстался с друзьями и пустился на поиски извозчика, чтобы ехать в Альфорвилль. В это время вовсю бушевала гроза. Дорога в Альфорвилль и без того была долгой, ведь это за городом, и извозчики наотрез отказывались его везти. Наконец один из них согласился, соблазнившись двадцатифранковой монетой. В тот момент, когда коляска въехала в Альфорвилль, часы пробили половину первого. Кучер, склонившись к дверце, спросил:

— Куда теперь?

Господин Лабру объяснил, как проехать к заводу, но извозчик плохо ориентировался в незнакомом месте, сворачивал направо там, где нужно было ехать налево, и попусту тратил драгоценное время. Инженер все больше нервничал. Наконец он не выдержал и вышел из коляски.

— Тут совсем рядом, — сказал он. — Вот обещанные двадцать франков, возвращайтесь в Париж.

И поспешил к себе. Вода ручьями стекала по одежде, но до дома оставалось каких-нибудь пятьдесят шагов. Он добрался до главного входа на завод, достал из кармана ключ, вошел, закрыл за собой дверь и, не задерживаясь, двинулся через двор к своему флигелю. Жанна услышала, как закрывается дверь. Она тут же вскочила на ноги.

— Кто-то вошел, — прошептала женщина. — Во дворе шаги… Я же на дежурстве… Надо пойти узнать, кто это.

И она устремилась к дверям спальни, собираясь спуститься вниз. Но рука Жоржа накрепко вцепилась в ее юбку, и малыш закричал:

— Мама… мама… не уходи… Мне страшно…

— Я сейчас же вернусь, милый.

— Нет… нет… я боюсь… не уходи… Останься со мной…

Левой рукой прижимая к себе картонную лошадку, правой малыш вцепился в материнское платье сильнее, чем когда бы то ни было. Видя, что он просто обезумел от страха, госпожа Фортье взяла его на руки, быстро спустилась вниз, открыла дверь, вышла во двор прямо под дождь и посмотрела в сторону флигеля господина Лабру.

И тут красноватое мерцающее зарево осветило все вокруг. Свет шел из мастерских. До смерти перепуганная, Жанна бегом бросилась к заводским зданиям. Она была шагах в двадцати от флигеля, когда оттуда — четко и ясно — раздался вопль:

— Помогите!.. На помощь!..

Следом за ним тишину разорвал жуткий крик — крик умирающего. Он перешел в какой-то хрип, потом все стихло. Жанна бежала, не останавливаясь. Она была уже на пороге флигеля, когда в его окнах тоже заплясали вспышки ослепительного света. Жанна вскрикнула от ужаса. В коридоре она увидела Жака с ножом в руке, а у его ног — безжизненно распростертого, истекающего кровью господина Лабру. Женщина медленно опустила ребенка на землю.

— Ничтожество! Убийца! — закричала она. — Я так и не поняла, о чем идет речь в твоем подлом письме. Значит, ты предлагал мне купаться в золоте, обагренном кровью! Ничтожество! Ничтожество!

Старший мастер подскочил к Жанне и схватил ее за запястье.

— А! Дошло до тебя наконец! — с чудовищным цинизмом сказал он. — Лучше поздно, чем никогда! Ладно! Идем со мной!

— Ни за что!

— Если не пойдешь добровольно, силой заставлю.

— Ни за что! Я позову на помощь!

— Замолчи, иначе убью твоего ребенка! Если хочешь, чтобы он остался жив, так идем со мной, да поживее: через несколько секунд тут все рухнет.

И Жак поволок за собой Жанну с Жоржем — сначала во двор, потом, через маленькую дверь рядом с флигелем — в поле. Женщина начала кричать.

— Заткнись, сумасшедшая! — властно сказал Жак. — Заткнись ради собственного спасения! Ты зовешь на помощь тех, кто тебя же и обвинит!

— Меня? Меня? Обвинят? — запинаясь, воскликнула совсем уже сбитая с толку Жанна.

— Да, черт возьми! И доказательств тому более чем достаточно! Это ты купила керосин, от которого сгорел завод. Во дворе лежат пустые бутылки, их найдут. Тебя обвинят в том, что ты убила господина Лабру, ибо только ты могла знать о том, что он вернулся; к тому же все вспомнят, как ты угрожала ему при свидетелях. А ты только и делала, что твердила, будто это не принесет ему счастья. Ну же, идем!

Жанна чувствовала, что вот-вот сойдет с ума. Жак по-прежнему увлекал ее за собой; ребенка он тащил, перекинув через плечо.

Сдавленным голосом Жанна дважды крикнула:

— Помогите!

Жак тряхнул ее, да так грубо, что она упала на колени.

— Еще одно слово, и твой сын умрет!

— Сжалься!..

— Хочешь, чтобы я сжалился — замолчи!.. И ступай за мной, мы будем богаты.

— Нет… нет!.. Лучше умереть!..

— Тогда пеняй на себя! Убирайся и попытайся исчезнуть, я ведь так подстроил, что все улики против тебя, оправдаться и не пытайся: никто тебе не поверит. Я любил тебя… Хотел тебе счастья… А ты от него отказываешься!.. Тем хуже! Будь что будет. У меня много денег, и скоро я буду очень далеко.