Лучше журавль

– Амаранта… уж лучше б объявили голодовку, чем разом все скрестили ноги. Подумать только: отдают колечки и носят свои тряпки шлюхам, чтобы и те нас не принимали.

Тони прокачался в гамаке до утра. Убогий холостяцкий ужин из сосиски и варёной маниоки нетронутым стоял на табуретке.

Артуро тоже не спалось. Он глядел на вмятину от головы невесты на подушке.

Хавьер не выносил пустой кровати. Ночи напролёт сидел у дома, где закрылись женщины, как матери невинно осуждённых сидят перед тюрьмой и молят Бога.

Чего только не наблюдал я за пять столетий: отравленные ртутью реки; тощих партизан, выменивающих у мальчишек пули на сырые яйца; крестьян, выдёргивающих из земли фасоль, чтобы посеять коку; иностранцев, которые будили кирками и динамитом моих речных и горных духов. Сами не марали рук, свозили негров – теперь их кости устилают русла и овраги. Но даже в годы рабства и вторжений не видел я столько страданий.

Алваро, мой губернатор, отмучив одинокий завтрак и страшась обеда, топтался у закрытых ставен родительского дома Сильвии, своей супруги.

– Лапулик, может, хватит?

– В чём мы виноваты? – тут же подхватывали его вопль другие. – Из Пасто нет ни кирпичей, ни денег. Чего уж там – даже ответа. В каменоломне давно пусто. Мы бы построили дорогу сами, но где же нам взять камни?

Одна из верхних ставен приоткрылась ровно настолько, чтобы просунуть палец. Ответ изо дня в день был одним и тем же:

– Будет любовь, когда будет дорога.

Приоткрылась другая ставня:

– Больше мы не отдадим ни одной жизни: ни роженицы, ни младенца, ни старика с погасшим сердцем канавам на пути до Пасто.

Оба окошка захлопнулись прежде, чем мужчины успели что-либо ответить. Умолять об окончании протеста было тщетно. Проще уговорить дожди не плавить глину, джунгли – не расти, утят – не крякать.

– Хотим асфальта! – раздался женский крик из-за ограды.

Тони задрожал всем телом.

– Амаранта, девочка, дай мне тебя увидеть.

Он взялся целовать доски забора и прекратил, только когда заскабил губы.

Если дни ещё можно чем-то заполнить: поиграть в шашки крышками от пивных бутылок, заставить петухов попетушиться, почитать газеты; то ночи превращались в пытку. Кости стонали. Воспоминания как лабиринты. Тучи напитывались грозой, словно губки, и нависали каждая над своей крышей. Град сыпался на новенькую черепицу дома, где лежал мой губернатор. Мелкий дождь шумел по крову из пальмовой соломы над головой Хавьера. Тот качался в кресле и вспоминал, как туго натягивалась юбка на бёдрах Кларибели, когда та наклонялась, чтобы насыпать корм цыплятам. Тони слушал, как ливень скребёт его прогнивший шифер, и тосковал по Амаранте – даже их постоянных ссор ему недоставало.

За пять веков не помню я времён печальней.

Три месяца и девятнадцать дней мои мужчины не беспокоили бунтовщиц уговорами окончить забастовку. Наконец однажды утром, когда затухли фонари и звёзды, а по небу разлился апельсиновый нектар рассвета, мои дамы, ещё в ночных рубашках, услышали призывы выйти.

Окно открыла Маргарет, которая с утра пораньше садилась делать розы из бумаги.

– Что надо?

– Всё готово.

– Что готово?

– Сделали мы вам дорогу.

Сонный дом мгновенно превратился задымлённый улей.

Спустя час мои женщины, словно цыплята за наседкой, пошли за Сильвией опробовать дорогу. Сильвию под руку вёл сам дон Алваро, с лицом сухим и почерневшим. Он гордо показал супруге твёрдость, что начиналась от перекрёстка за фруктовой лавкой. Женщины, кто в туфлях, кто в сандалиях, а кто – босыми, ахая и улыбаясь, ступали по булыжникам. Не верили своим глазам: там, где были ямы, теперь лежала ровная дорога. Прошагав тридцать четыре километра до места, где настил из камня припадал к шоссе до Пасто, Сильвия собрала женщин и объявила, что протест окончен.

Когда жители вернулись в город, с неба стекло закатное вино – его сменил крепчайший кофе. Но, несмотря на ночь, то тут, то там кричали, и громче всех кричала Амаранта:

– Подлец! Паскуда!

Тони уворачивался от ударов.

– А где нам было взять камни? Если из Пасто – ни кирпичей, ни денег, ни ответа. В каменоломне давно пусто. Уж лучше с тобой и без стен, чем без тебя в хоромах.

Но крики и хлопки вскоре сменили другие звуки. К утру все были довольны. В конце концов, в моих широтах стены можно смастерить и из бамбука.

Охота на единорога

Кто умирает счастливым – не умирает.

Мигель Анхель Астуриас

В тот вечер Тео опаздывал на работу. Он бежал со всех ног. Поворот. Три квартала. Два – слава богу, на месте.

Пока юноша натягивал форму пожарного, к нему подошёл Мелвол.

– Ну и ботинки, сынок. Снял с бездомного, пока тот спал на лавке?

Тео покраснел и спрятал в шкаф свою обувь.

– Мне сейчас не до лишних расходов. Летом хочу сыграть свадьбу.

Мелвол улыбнулся лукаво.

– Подожди, подожди, дай угадаю: потом будешь копить на дом, затем – на машину…

Тео пожал плечами.

– Ну да. А что в этом такого?

– А когда собираешь жить?

Тео раскрыл рот.

Мелвол махнул пожарным, которые играли в домино неподалёку.

– Робби, Стив, Максвелл, помните нашего Эвана?

– Кто же его не помнит?