Лучшее. Альманах

Игра увлекает меня настолько, что на этот раз не отпускает и ночью. А вскоре я и вовсе почти прекращаю различать сон и бодрствование: абракадабра из слов и букв крутится в голове и во дворе, и за столом, и в кровати. Они собираются в цепочки и хороводы, кружатся, танцуют и вместо праздничных песен выкрикивают мне в уши все новые смыслы. «S» — это змея. Что такое змея? Разве только коварство и медленная смерть? Как на счет гибкости, незаметности, скорости? А блеск? Что ты думаешь о блеске чешуи? О неуловимости? Как насчет того, что у змеи нет ног, но есть острые зубы? Она откладывает яйца. Она шипит. Что из этого важно? Змея похожа на веревку, а еще на линию, на росчерк пера. Змею можно встретить в лесу, но можно и посреди деревни. Если «S» — это змея, а «J» — рыболовный крючок, может ли змея означать червя, если написать обе буквы рядом?

Проснувшись, я все еще думаю о змеях. И на странице, которую выдает мне вечером мастер Джо, отчего-то особенно много пузатых «S». Ну, или так только кажется.

* * *

— Я слышала про чародеев всякое, — шепотом говорит Мелисса тем же вечером. Мы лежим в нашей узкой кровати, и жена жмется к стене, пытаясь отодвинуться подальше. У нее не выходит, ни капельки не выходит, но мне все равно больно.

— Что? — спрашиваю я.

— Некоторые говорят… — начинает Мелисса и запинается. — Некоторые говорят, что они вообще не люди.

Я расплываюсь в широкой и, как мне хочется верить, убедительной усмешке.

— Не люди? Ну что за глупости, милая. Кто тогда?

— Не знаю, — упрямо поджимает губы жена.

Я осторожно убираю прядь волос с ее лица. Поглаживаю Мелиссу по щеке. Мне хочется, чтобы жена успокоилась. Чтобы не думала о глупостях. Чтобы улыбнулась мне, как улыбалась еще вчера. Чтобы в ее глазах светились вчерашние лучики счастья.

Но Мелисса не улыбается. И кажется, даже ласку терпит с большим трудом.

— Ты что же, боишься, что он меня съест? — говорю, продолжая усмехаться. Я уже не думаю, что все это возможно обратить в шутку. Но еще пытаюсь.

— Нет, — отвечает Мелисса. — Я боюсь, что ты сам превратишься в чудовище.

Глупая улыбка так и приросла к моим губам. Согнать ее не выходит никак.

* * *

Мастер Джо все еще выдает мне по странице в день, не больше. Полчаса, ну, час — вот на сколько хватает теперь его заданий, и ни на какие уговоры наставник не поддается. Несколько раз я даже пытался броситься на него с кулаками, но быстро успокаивался под тяжелым взглядом. Учитель ни разу не причинил мне боли — но может, я знаю точно.

Вообще, настроение мастера теперь все чаще приподнятое и благодушное, я же становлюсь раздражительнее день ото дня.

— Это жестоко, — мрачно говорю я. — Это жестоко — не позволять мне думать. Вы ведь должны меня учить.

— Я и учу, — усмехается учитель. — Сейчас у нас с тобой урок терпения. И ты не справляешься.

Глиняная чашка в моих руках вдруг трескается и разваливается, заливая колени горячим травяным отваром. Интересно, когда я успел стать таким сильным?

Мастер Джо довольно скалится. Я убираю с пола черепки.

Через несколько совершенно невыносимых дней я снова вспоминаю о книгах. На сей раз я ни о чем не прошу наставника — к чему попусту сотрясать воздух? — просто решаю дождаться, когда мастер Джо уйдет. К слову, уходит он теперь нередко, несмотря на холод и снежные заносы. Кажется, учитель выполняет какую-то работу для деревенского старосты — во всяком случае, с деньгами у нас к зиме стало даже лучше, и мне не приходится до одурения торговаться за лишнее яйцо или четверть бутыли молока. Но я не слишком интересуюсь причинами, по которым наставник покидает дом. Главное, в такие моменты я ненадолго прекращаю ощущать на себе его пытливый взгляд.

Да, я дожидаюсь, пока мастер Джо натянет меховую шапку и шубу и побредет по снегу в сторону деревни, а затем устраиваю в доме самый настоящий обыск. Я перерываю каждый сундук и проверяю каждую полку, залезаю под лавки и под кровати, осматриваю старые котлы на кухне, а потом, отчаявшись, зарываюсь в стог сена в сарае под удивленные взгляды стоящего там коня. В доме — да и рядом с ним — не остается ни единого закутка, в который бы я не заглянул. Но книг нет. Ни на той самой полке, где, я помню, они лежали еще два дня назад, ни где-либо еще. В отчаянии я заглядываю даже в печь, а потом долго отряхиваюсь от золы и трачу уйму времени на то, чтобы оттереть пол и расставить все вещи на свои места.