Заплечный мешок, в который я укладываю свою последнюю пару штанов и запасную рубаху, старый и уже латанный. Я смотрю на него с удивлением, будто в первый раз, и вдруг понимаю: в нашем милом и таком уютном доме вообще нет никаких новых вещей. Все уже попадает сюда с прорехами и потертостями, чиненное и перекрашенное заново. Даже я.
Я смотрю на худую до прозрачности Мелиссу в сером, сотни раз перестиранном платье и понимаю, что точно не передумаю. Потому что если уж ей и должен был достаться калека-муж — то в придачу не должен идти еще и покалеченный дом с покалеченным добром. Моя жена заслуживает большего.
— Пиши мне, — говорит Мелисса. Ее покрасневшие от слез глаза выглядят просто огромными. — Обещай, что будешь мне писать.
— Да, — легко говорю я. — Каждую неделю.
— Лучше каждый день, — кончиками губ улыбается жена.
— Только если и ты будешь.
Мелисса кивает и порывисто обнимает меня.
Письмо лежит на столе. Просто лежит — не порхает по комнате, не взрывается и не тлеет. Я не сразу вспоминаю, что именно означают эти перевязанные бечевой, сложенные в несколько раз листы. Но потом меня осеняет. И я против воли расплываюсь в улыбке.
Не знаю, когда письмо появилось здесь. Наверное, его принесли, пока я убирал со двора остатки подтаявшего снега или чистил кроличьи клетки. Но теперь оно здесь, лежит как ни в чем не бывало, только руку протяни и схвати. Письмо здесь, а мастер Джо, напротив, ушел в деревню с четверть часа назад. И вернется не так уж скоро.
Я протягиваю руку. С минуту просто держу сверток в руках, не решаясь поверить в собственное счастье. А потом быстрым, судорожным движением даже не развязываю — разрываю бечеву. Быстро разворачиваю лист.
Он не загорается. До последнего я думаю, что все это — просто очередная мерзкая шуточка моего наставника; но кажется, даже ему свойственно ошибаться. Я так давно перестал обращать всякое внимание на пергаментных бабочек, что учитель, наверное, решил: письма мне больше не интересны.
Но он не прав, ох как не прав. Я и правда мог бы забыть, мог бы потерять интерес — но мастер Джо все еще не дает мне книг, реже и реже балует новыми заданиями и вообще, кажется, передумал хоть чему-то учить. Его деланное безразличие просто сводит с ума, да; ведь я приехал сюда именно за этим; ведь мне важно постигнуть науку, хотя и я не помню точно, почему.
И наставник думает, что я вдруг забуду про письма? Я улыбаюсь, улыбаюсь еще шире. И впиваюсь глазами в строчки.
Первая строка — всего два слова или две фразы. «D», «E», «A», «R» — читаю я. «D» — взрывная волна. Мощь, которую не усмирить, усиленная опасностью от «Е». Неожиданность стрелы, врезающейся под кожу. Власть спускового крючка, на котором лежит твой палец. А еще «D» может означать распространение; события, расходящиеся, как круги на воде… опасные события. Опасные и внезапные. Но кажется, есть способ с ними совладать… Ответ дальше. Ответ — во втором сочетании букв, которое отчего-то кажется мне странно знакомым. Я разглядываю его так и этак и вдруг понимаю, что читаю собственное имя. «Р» — горбун. Монстр, уродец — что ж, это про меня. Хромой, никому не нужный, ни на что не годный — на меня ведь упала чертова балка пару лет назад; упала и раздробила правую ногу. Уродец — это я. Но горбун означает еще и удачу, а ведь мне и правда везет. И должно везти в следующих буквах. В «Е» — волчьей пасти — такой же, как у моего учителя. В силе — да, от работы я стал силен. Рядом неровно выведена «Т» — топор. Упорство и борьба. Замыкающая «Е». Усиливающая первую. Усиливающая всю конструкцию. Добавляющая… свободы? Ведь волки всегда свободны. Удача, сила, борьба, свобода. Вот я какой. И раз все это написано обо мне, значит, письмо и дальше касается меня. Того, что я должен сделать.
Опускаюсь взглядом на следующую строку. «I». Просто «I». Кость, гниение, умирание. Время? Но почему отдельно? Почему это так важно? «M», «I», «S», еще одна «S». Паук и кость, две змеи. Паутина, смерть… вокруг смерть… Незаметная смерть, если я правильно понимаю змею. Внезапная атака. Выходит, первое «I» означает: скоро. «Y», «O», «U». Фигура с поднятыми руками означает смирение и капитуляцию, а еще — жертву. «О» — бессилие. «U» — планирование. Если я подготовлюсь как следует, добыча будет бессильна. Значит, я должен быть готов.
Этой ночью мне снится Мелисса. Но не улыбка на ее милых губах, не зелень любимых глаз, не длинные пальчики и даже не ее маленькие округлые груди — ничего из этого.
Мелисса из моего сна мертва.