Лучшее юмористическое фэнтези. Антология

Да, да, теперь я вспомнил, у меня еще есть сводный брат, Химен Саймон,[113] который пользовался музыкой и поэзией там, где я применял мускулы и выносливость. Его оружием были томные лютни и страстные мандолины. Путь к женским сердцам он прокладывал при помощи песен и мелодии разбитой арфы, брошенной плачущим Павшим Ангелом. Он, как неустанный ловец, упорно преследовал избранниц по миру, в надежде опутать их сетью, свитой из горячих струн своей души, поймать лассо из затейливых строф и шелковым арканом замысловатых комплиментов! Он обещал ночи страсти в Вене, Сиене, Риме, Париже, Бангкоке, Мекке… Но однажды вечером в Рио он был арестован и признан Опасным Трубадуром. Хитроумные тюремщики представили его перед процессией красавиц Копакабаны, а как только его прославленный язык высунулся изо рта достаточно далеко, отрезали его под корень, надеясь превратить парящие стансы его сингханеддов[114] в тяжеловесные куплеты ямба. Они расплавили золото на кольца, одно из которых сейчас украшает хрупкий пальчик Спящей красавицы. Но поэзия и музыка продолжали изливаться из его глаз, и тюремщикам пришлось выколоть их, лишив беднягу нот и звуков. Они бросили обездоленного страдальца на дороге, обрекая, как они полагали, на боль и страдания, но проходящий мимо энтомолог заметил, что бессмысленные на первый взгляд движения подозрительно напоминают брачный танец пчел. И тогда, обвинив в «Подражании Пчелам Без Надлежащей Необходимости», ему переломали ноги. Теперь он был лишен медоточивых слов, взглядов и движений.

При мысли о его судорожных движениях я вздрогнул и внезапно вернулся к действительности. Злорадное торжество человека с повязкой перешло с его лица на язык.

— А, мистер Иск, — заговорил он, — мне кажется, тебе интересно узнать, что происходит. Людям, которые в начале истории неожиданно для себя оказываются в клетке, это свойственно. Что ж, ты стал жертвой дьявольски хитроумного заговора, воплощенного мной и девицей, с которой я сошелся много лет назад. Присутствующая здесь Катерина Мити-Зонс стала могущественной колдуньей, а ты по ошибке принял ее за женщину с похожей фигурой и фамилией. Ты оказался в клетке, поскольку… как бы это поделикатнее выразить… стал цыпленком, предназначенным мне на ужин в один из ближайших дней. Усач Спермий, Пилчард Неунывающий, Мускулистый Боец, Выродок Энгельбрехт и им подобные — все это выдуманные мной персонажи. Пока ты был в состоянии опьянения, я вливал эти истории тебе в уши, дабы, очнувшись, ты не вспомнил своего имени и не помешал осуществлению заклинания Перевоплощения. Да и в первые часы после пробуждения ты не осознал изменения своего облика и весело проводил время, вспоминая сны. Нельзя не признать, что идея была сверхоригинальной.

— Так я цыпленок? Не писатель и не безумец?

Я не знал, радоваться мне или плакать. Следовательно, то, что я принимал за шрам, было частью клюва, а свободно болтающаяся кожа — петушиной бородкой! В отчаянии я поскреб свой хохолок и издал совершенно немелодичный звук, совсем как Боб Дилан в туманный понедельник.

— Тьфу! У тебя одни амбиции, но нет ни опыта, ни мастерства. Твои рассказы такие же скрипучие, как колени мистера Флэя из «Горменгаста»,[115] и искренние, словно улыбка королевы после воистину царственной отрыжки во время рождественской речи. Самые яркие персонажи твоих произведений безвкусны, словно старое пиво. Я — единственный достойный писатель в этих краях. Уверен, ты еще помнишь, что меня зовут Старк Антоним Занахория. Где бы я ни появился, повсюду раздаются хвалебные рукоплескания. Я мастер противоречий, сияю своей рыжей шевелюрой, внушительным состоянием и логическими парадоксами.

— Цыпленок?

Я попытался прекратить трясти головой.

— Да, Кэт наложила заклятие и поместила тебя в эту клетку. Помнишь статью в «Рондда Куотерли», которую ты написал месяц назад? Ты утверждал, что мои работы не стоят и цыплячьего помета, что скорее можно найти самородок в захудалом «Макдоналдсе», чем смысл в моих произведениях. Ты не удивлен, что в твоих «воспоминаниях» так много судов и космических кораблей? Это потому, что ты, сам того не сознавая, взял на борт мои мысли. Но гениальные идеи в голове халтурщика подобны слушателям выступления Фиделя Кастро: они начинают скучать и стараются спрятаться в толпе. А в твоем случае — всплывают на поверхность и соскальзывают с гребешка! Тебе настал конец! В твоей голове остались только собственные, безнадежно сырые идеи, так что, боюсь, пришла пора свернуть тебе шею и отправить на сковородку. Хоть твоя проза и славится неудобоваримостью, надеюсь, окорочка будут на славу.

— Но почему? Чем я это заслужил?