Лучшее средство от любви

Войти сразу не вышло, от тесноты, перевозбуждения, жарких сжатий ее мышц перед глазами все побагровело, и я согнулся, утыкаясь своим лбом в ее. Раскачивался медленно, проникая по одному мучительному сантиметру за другим, загораясь, нет, сгорая все сильнее. По позвоночнику как лава текла, и жгла все сильнее, с каждым более сильным и глубоким толчком. От стонов Полины и ее ногтей, царапающих мою спину, одурел окончательно, замолотил бедрами, как отбойным молотком, без единой связной мысли в башке. Захлебнулся воздухом, сорвался, как только она задрожала, забилась подо мной. Оргазм вышел таким мощным, будто каждый выплеск был разрядом, прошивающим от макушки и до сжимающихся в опустошении яиц, да таким интенсивным, что я за малым язык себе не откусил.

Охренеть! Воистину эта охота была у меня самой удачной, а трофей — просто космос.

Глава 17

Я терпеть не могла эти вульгарные шуточки про длительность оргазма у свиней. Честно. Каждый раз переключала канал, как только слышала это завистливое «полчаса-а-а-а-а» из уст очередного недошутника.

Почему?

Да потому что тоже… завидовала. Наверное. Ну, или начинала моментально чувствовать все свои комплексы в отношении секса. Потому что… да потому что тот малочисленный опыт, который я успела приобрести в жизни, был мало похож на столь бурно рекламируемое из века в век «нечто чудесное». Краткое мгновение телесного удовольствия. Тусклая вспышка в серой промозглости ежедневной рутины. Секунда. Миг. А тут в одну тысячу восемьсот раз дольше. Безмозглому животному, что никогда не оценит этого божественного дара. Почему так несправедливо?

Я к чему это все.

Отныне и навсегда, свиньи, завидуйте мне!

Да, да. Мне. Полине Осипенковой. Потому что я побила ваш рекорд. И пусть я никогда в жизни не побегу заносить его в книгу рекордов Гиннесса, но само осознание, что мой собственный оргазм продлился в триста тридцать шесть раз дольше вашего, до конца дней будет согревать мое самолюбие. И скрашивать одинокие вечера горячими воспоминаниями из разряда тех, о которых так чертовски приятно помечтать, но фиг ты расскажешь о них своим детям.

Именно столько длился мой практически непрекращающийся пик удовольствия, во что я ни в жизни не поверила бы, если бы он не приключился именно со мной. То есть не приключился, а приключался. Везде. Везде, где я находилась рядом с Марком Зарицким. На кровати, рядом с кроватью, на полу, на террасе, в бассейне, у французского окна, на яхте, на катере, на сидении джипа, у ствола пальмы. И мы даже сделали это на пляже, постаравшись максимально предохраниться от песка — не получилось. Предохраниться не получилось, а оргазм накрыл такой, что до самого вечера я сипела и отмалчивалась. Тоже условно. Потому что… Марк был неумолим, неутомим, неудержим, и вообще казался временами впавшим в помешательство.

— Эй, рыбка, мы еще не пробовали вот тут.

— Белоснежка, если ты немедленно не завернешься в мешок, я тебя трахну.

— Полина, я тебя хочу. Сейчас же.

— Блядь, опять стоит, сука.

Невероятным и абсолютно, совершенно невозможным оказалось и то, что я была готова. Всегда. Как пионеры в свое время. От одного только звука его хрипловатого голоса, от одного вида исцарапанной мною же загорелой кожи, от легкой волны его собственного мужского аромата меня накрывало: между ног случалось некое буйство природы — муссонные ливни, не иначе, волосы по всему телу вставали дыбом, пальцы на ногах поджимались, соски съеживались, а бедра начинали мелко подрагивать в предвкушении наглого и такого желанного вторжения меж них.

Это Лану и Каспера он называл кроликами?

Ха!

Они хотя бы прерывались на регулярный сон, еду и даже увеселения.

Мы же за неделю ни разу не вышли за пределы собственности самого Марка: бунгало, катер, яхта, арендованный им кусок пляжа. Все.

Бары? Магазины? Прогулки по тенистым аллейкам курорта? Не-а. Не слышали. Телевизор? Интернет? Книги? Фитнес-центр? У нас было развлечение поярче, погромче, погорячее, поживее и очень-очень интенсивно жиросжигающее.

Меня научили правильно загорать на тропическом солнце: совершенно обнаженной, в семь утра, сидя верхом на таком же обнаженном Марке, на самом краю пирса, рядом с которым покачивался белоснежный катер; совершенно обнаженной в полдень, притиснутой к мачте его белоснежной яхты, где-то в океане, за несколько миль от ближайшей земли; совершенно обнаженной в три пополудни, с закинутой на плечо Марка ногой, на белоснежном песке крохотного необитаемого островка; совершенно обнаженной на закате солнца, в белоснежном джакузи, обнаружившимся немного в стороне от основного домика, вбирающей его так глубоко, что не оставалось места ни для мыслей, ни для раздумий, ни для сомнений в пользе такого количества солнца на меня одну.

Только одно грызло меня постоянно, одновременно воодушевляя на будущее. Хреновый я автор. Хреновый автор хреновых любовных романов. Все вот эти вот мои «пароксизмы страсти», — полная чушь, белиберда и категорическая ерунда.

Трахни меня.

Я хочу кончить в твой рот.

Еще. Не останавливайся.

Быстрее. Быстрее. Глубже.

Какая же ты сладкая там.