— То есть в «Бургер-кинге», — поправился я. Помню, видел один по пути из библиотеки.
— Хорошо, поехали, — сказала она. — Только давай поведу я.
В этом доме я жил двадцать шесть лет. Родился я в доме через дорогу. В пятьдесят седьмом году здесь жил мой друг Джино Баллантони, и я бывал тут чуть ли не каждый день в течение четырех лет, пока отца Джино с его самолетной работой не перевели в Калифорнию. Я всегда хотел этот дом — и, демобилизовавшись, приобрел его, по биллю о льготах военнослужащим.
Я наизусть знаю все его щелчки и скрипы, все звуки, которые он производит в любое время дня и ночи, на ощупь помню единственный во всем доме незашкуренный подтек краски — с внутренней стороны дверного косяка бывшей комнаты Мо, потом она стала Селининой. Один выключатель установлен вверх ногами, я так и не собрался его переставить. Гараж я переделывал сам, теперь там гостиная.
Обожаю этот дом. Что бы ни случилось, я бы все равно жил здесь.
Я говорю себе: история изменилась не настолько, чтобы на этом месте был пустырь или многоэтажка. Что ж, хоть какая-то опора.
С внутренней стороны ветрового стекла машины я заметил дополнительную наклейку. Похоже, в нашем штате тоже ввели тест на токсичность выхлопных газов. Надо будет посмотреть в телефонной книге, к кому обращаться, а то срок истекает уже в конце месяца.
И к тому же, когда по телевизору показывают новости из Нью-Йорка, башни Всемирного торгового центра как стояли, так и стоят [89]
.С прошлым осторожность не помешает.
Психиатр позвонил спросить, не возражаю ли я, если на завтрашнем двойном сеансе поприсутствует — он понимает, что еще рано, но случай особый — старый альма-патер из его родной альма-матер. Тот направлялся на большую психиатрическую сходку в столице штата и специально прилетал на день раньше, посмотреть своего любимого ученика в действии. Я обзваниваю всех, кому назначил на завтра, сказал мой доктор. Старик будет нем как рыба, тише воды, ниже травы.
— Ну, на фоне всех моих прочих геморроев одним больше, одним меньше…
Он меня поблагодарил.
И тут я понял: хватит. Иначе конца-края этому не будет. Это не то, от чего я мог бы с помощью терапевта излечиться, вроде энуреза, агорафобии или склонности к каннибализму. Это будет продолжаться до самой моей смерти.
Ну и ладно, подумал я. Достанем-ка старую добрую бритву Оккама и рассечем несколько гордиевых узлов. По крайней мере отчасти, как некогда говорили логики.
Я отправился в мастерскую, где, по общему мнению, все и началось.
Я замкнул рубильник снаружи. Зашел внутрь. На этот раз притворил дверь. Взялся за пилу и включил…
Поднявшись с пола, я распахнул дверь и вышел во двор. Уже начинало смеркаться, значит, я потерял сознание на час или около того.
Я разомкнул рубильник, вошел в дом через заднюю дверь и, миновав подсобку, по коридору прошагал в гостиную, к книжному шкафу. Достал четырнадцатый том энциклопедии, раскрыл его.
Никсон Ричард Милхаус, говорилось там, (1913–1994). Хорошая длинная статья.
С кухни донесся шум. Хлопнула крышка духовки.
— Чем ты занимался? — спросили оттуда.
— У ленточной пилы коротнул выключатель, надо будет его поменять, — ответил я и завернул за угол.
Там была моя жена Сьюзен. Чуть старше, чуть потолще, чем я ее помнил. Но все равно хороша.
— Ну-ка повернись к свету, хочу тебя рассмотреть, — сказал я.
— Мы же ссорились, прежде чем ты ушел, помнишь?
— Что бы там ни было, я был не прав, — ответил я. — А ты права. Пускай будет по-твоему.
— Ты хоть помнишь, о чем мы спорили?
— Нет, — сказал я. — Да какая разница. Личные проблемы гроша ломаного не стоят рядом с…
— Кончай мне тут «Касабланку» [90]
разводить, — сказала Сьюзен. — Джоди и Сьюзи-Кью хотят в следующую субботу привезти детей и отметить у нас день рождения крошки Эдди. Ты хотел, чтобы здесь все было тихо-мирно, а день рождения от метить где-нибудь на выезде. Об этом мы и спорили.— Хреновый из меня дедушка, — произнес я, — но давай, тащи их. Пригласи соседей! Повесь на улице знак: «Досадите старому пердуну!»
Потом я успокоился.
— Скажи им, — произнес я, — что я буду только рад всех видеть.
— Честное слово, Эдвард, — начала Сьюзен, поставив латку на большую конфорку, — иногда мне кажется, ты и собственную задницу готов забыть, если она не приклеена.
— Угу, конечно, — сказал я. — Я успел забыть, что это такое — тихо-мирно. И наверняка не только это.
— Ужин готов, — сказала Сьюзен.
Кристина Кэтрин Раш — Шестнадцатое июня у Анны