— Ну, значит, Си-эн-ти-ви крепко облажались, потому что пару недель назад у них была очередная передача про героев минувших дней, и он выглядел вполне бодро. Сказал несколько слов и похвастался своими голштинцами или еще какими парнокопытными, а репортер стал над ними потешаться, тогда Леннон ушел в свой трейлер и захлопнул за собой дверь.
Я знал, что они много смотрят телевизор у себя в пожарной команде.
— А на прошлой неделе показывали бывшего президента Кеннеди. Ему исполнялось восемьдесят четыре, что ли. [71]
Вот он выглядел полумертвым — говорят, у него Паркинсон еще с шестидесятых. Пирог был всего с одной свечкой, и то наверняка сейчас ему, как Попаю, нужно съесть три банки шпината [72], только чтобы ее задуть. Два его брата по очереди зачитали поздравление президента Гора [73]. Старик, похоже, и не в курсе, кто сейчас президент. Разрезать пирог ему помогла мама. Потом жена, Мерилин, его поцеловала. Это ему, кажется, понравилось.Минуту-другую я сидел и молчал.
— Кого у вас в семье, — спросил я, — зовут Билл?
Он замер у шкафа с пластинками. Втянул воздух — пожалуй, слишком громко. Поглядел на меня.
— Эдвард, — сказал он, — Билл — это я.
— Тогда кто такой Боб?
— Бобом звали моего младшего брата. Он прожил всего два дня. Похоронен в «Детском раю» в Гринвуде. На прошлую Пасху мы туда ездили с тобой и с Мо. Помнишь?
— А, ну да, — сказал я.
— С тобой точно все нормально… ну то есть после вчерашнего?
— Нормальней некуда, — беззастенчиво соврал я.
— Тебе точно не надо помочь с пилой?
— Да ну, что там помогать.
— Но ты все-таки поосторожней.
— Рубильник пока выключен.
— Спасибо за пиво, — сказал он, засунул под мышку пару пластинок и направился к двери.
— Пока, — отозвался я. — Выспись хорошенько.
Как бы не забыть, что Боба надо звать Биллом.
Почти сразу ко мне приехала Мо.
— Пап, в чем дело? Я никогда не видела Билла таким встревоженным.
— Не знаю. Какая-то кругом неразбериха. Да просто все неправильно!
— Что это значит — неправильно? Пап, я начинаю серьезно за тебя волноваться, и Билл тоже.
Я никогда не был нытиком, даже в худшие времена.
— Ох, пап, — сказала она. — Может, тебе сходить к доку Адамсу, сделать анализы? Может, он посоветует кого-нибудь…
— Думаешь, у меня Альцгеймер? Нет у меня никакого Альцгеймера! Это не я съехал с катушек, а весь чертов мир! Вчера… не знаю — такое ощущение, будто все, что я знал, вдруг оказалось неверным. Как слой Мохоровичича [74]
, только в мозгу. Никсон был президентом. Ему пришлось подать в отставку из-за взлома в отеле «Уотергейтз», штаб-квартире демократов, в семьдесят втором. У меня где-то сохранился стикер для бампера: «За каждым Уотергейтом — Милхауc» [75]. И та же гоп-компания подставила Кеннеди в шестьдесят третьем. Та же…Я расплакался. Морин не знала, подойти ко мне или нет.
— Ты думаешь о маме? — спросила она.
— Да, — сказал я. — Да, я думаю о твоей матери.
Тогда она обняла меня.
Не знаю, что и сказать.
Я в общем-то не дурак. Но, кажется, начинаю понимать, как мало нужно, чтобы сбить человека с толку.
На пути домой после того, как опозорился в библиотеке, я заглянул в лавку, торгующую комиксами и плакатами. В одной витрине висели репродукции винтажных постеров — Кларк Гейбл и Полетт Годдард на фоне пылающей Атланты из «Мулов в лошадиной упряжи» [76]
, Фред Макмюррей и Джек Оуки в «Дороге на Марокко» [77], — а также открытки со стоп-кадрами: Джеймс Дин в «Кто-то наверху меня любит», «Великане» и «К востоку от рая» [78].Дома я включил радио, ретро-канал. На привычном месте его не было, но что-то похожее нашлось дальше по шкале.
Бо… Билл оказался прав. Первое же, что я услышал, — Quarrymen спели «Gimme Diene Hande» [79]
. — Я сидел у приемника два часа, пока не стемнело, и, не зажигая света, слушал. Передавали знакомые песни в чьем-то чужом исполнении, под странными названиями. Передавали и правильные вещи в правильном исполнении. Дженис Я. Фиик [80] была у них в тяжелой ротации — три песни за два часа, как времен до ее отсидки, так и после, коли верить ди-джею. Чего только не узнаешь на ретро-канале… И ни одной песни Чака Берри, а так не бывает. Что ж, придется привыкать к новой жизни. Потихоньку, полегоньку. Завтра схожу к врачу, а потом — обратно в библиотеку. Прежде чем лечь спать, я заглянул в папку, где хранил важные бумаги. Достал свою старую армейскую повестку.Призвать меня под ружье пытался не Ричард Никсон, как значилось на ней последние тридцать два года. Теперь это был Барри Голдуотер. (Аu + H2
О = 1968?) [81]Психиатр мне в общем понравился. Несколько минут мы поговорили о материалах, которые переслал доктор Адамс: работа, удар током, то, что ему рассказала Мо.
— Вашей дочери кажется, что окружающий мир вызывает у вас тревогу. Как по-вашему, почему она так думает?
— Она имеет в виду, что я сказал ей — мол, этот мир не тот, в котором я родился и прожил пятьдесят шесть лет.
Он не стал ничего записывать в своем блокноте.
— Все изменилось, — сказал я.
Он кивнул.