Лучшие страхи года

Кэрол, старшая дочь, в возрасте двадцати восьми лет стала членом городского совета. Еще через четырнадцать лет, когда Клинтон занял пост президента, она оставила теплое местечко в палате представителей США, чтобы возглавить Министерство торговли. Позже она работала в комиссии по расследованию теракта 11 сентября и постоянно выступала по кабельному телевидению. Ее муж, Джерри Саймон, — совладелец компании «Гугл». Ее брат Джо — ведущий консультант в дипломатическом корпусе. И, раз уж мы заговорили о хорошем, ее младшая сестра Эйлин работает в организации «Врачи без границ». А мой старый друг Марк — это трагическая тайна, без которой не может обойтись ни одна ирландская семья.

Кэрол пригласила меня на чай в «Астор-Корте» в отеле «Сейнт-Реджис». Я подъехал туда сразу после четырех. В «Астор-Корте» столики накрыты накрахмаленными скатертями ослепительной белизны, а с потолка, на котором нарисованы плывущие по небу белые облака, свисают золоченые люстры.

Может, она специально выбрала для встречи такое старомодное заведение. Или же решила привести меня сюда, потому что я бросил пить.

Мы с Кэрол всегда ладили. Даже лет в десять-одиннадцать я отличался от других мальчишек тем, что не обижал младших сестер своих приятелей.

Каштановые волосы Кэрол были слегка припорошены сединой. Ее кожа и зубы выглядели безупречно. Бэнноны были из тех, кого в пятидесятых годах в Бостоне называли «черными ирландцами». То есть их кожа не была настолько бледной, чтобы обгорать до пузырей в первый же выходной, проведенный на пляже.

Красивая у них семья. Их мать и в свои восемьдесят с лишним — очень привлекательная женщина. До замужества Мария Бэннон была актрисой. Ее шарм, обаяние, способность улыбаться так, будто эта улыбка предназначена лишь тебе одному, кружили голову и юношам, и старикам, и те готовы были бросить все к ее ногам.

Майк Бэннон, отец, сначала был профсоюзным деятелем, затем отучился на юридическом и ушел в политику. Он был красив грубоватой мужской красотой, его голубые глаза, казалось, заглядывали прямо в душу, а свою очаровательную улыбку он «включал» и «выключал», словно лампочку, и не часто одаривал ею детей.

Один из приятелей моего отца сказал про него так: «Когда он в ударе, то сможет очаровать даже собаку, так что она и про мясо забудет».

В то время политиков обсуждали и оценивали, как скаковых лошадей.

Дети Бэннонов внешностью пошли в родителей, и, как все дети политиков, они прекрасно умели держать себя в обществе. За исключением Марка, который выглядел то растерянным и смущенным, а то вдруг странно сосредоточенным, и его взгляд неожиданно становился таким же пронзительным, как у отца.

Когда я подошел к столику Кэрол, она поднялась мне навстречу и поцеловала меня. Я прямо почувствовал себя Филипом Марлоу:[15] крутым и ироничным частным детективом, которого просит о помощи богатая дама.

Когда я встретил Кэрол Бэннон в первый раз, она носила косички и плакала из-за того, что старший брат не взял ее с собой на детскую площадку. Недавно прошли слухи, что некий известный сенатор от штата Массачусетс покинет свой пост раньше срока. Кэрол Бэннон называют самым вероятным из его преемников.

А когда она попадет в Сенат, кто откажется проголосовать за очередного политика-демократа из Массачусетса в отчаянной надежде получить нового Кеннеди?

— Мама передает тебе привет, — сказала Кэрол.

Я в ответ попросил ее передать Марии мои наилучшие пожелания. Затем мы обменялись с Кэрол комплиментами, поболтали о чайной карте и о роскошной псевдоанглийской атмосфере этого заведения. Мы вспомнили Бостон и наших бывших соседей.

— Помнишь тот огромный пустырь, его еще все «Фитци» называли? — спросил я. Название возникло потому, что именно на этом месте когда-то стоял особняк Фитцджеральда, Медового Фитца, бывшего мэра. Его дочь Роуз стала матерью братьев Кеннеди. — Там был кусок мраморного пола посреди мусора и сорняков. И все считали это место заколдованным.

— Там весь район был заколдованный, — откликнулась Кэрол. — Неподалеку от нас на Мелвилл-авеню жили двое старичков. Знакомые моих родителей. Дед еще сплетничать очень любил. Когда-то он тоже занимал высокую должность, и все называли его Глуб-Ген, сокращенно от глубокоуважаемого Генри. А его жена была дочкой Медового Фитца. Братья Кеннеди приходились им племянниками.

Мелвилл-авеню была и остается улицей, где дома отделены от дороги лужайками, а гаражами служат бывшие конюшни. Когда мы были маленькими, там селились врачи, известные адвокаты, преуспевающие владельцы ресторанов и политики вроде Майкла Бэннона и его семьи.

И тут на нашем столике в «Астор-Корте», словно по волшебству, появились чашки и тарелки, чай лапсанг и ячменные лепешки, джем, взбитые сливки и бутерброды с семгой. Некоторое время мы молчали, и я подумал о том, что для детишек из ирландской части Бостона иметь папу-политика было делом совершенно обычным. Дома политиков были большими и многолюдными, туда все время кто-то приходил, и было очень шумно.