Лучшие страхи года

Мне довольно сложно понять, не болен ли я, потому что я много пью, а похмелье по симптомам схоже с простудой. Но тем утром я чихал, а лоб у меня был как раскаленный асфальт. Мысли пытались сожрать одна другую — признак лихорадки, как я давно заметил.

И я подумал о том, чтобы позвонить Виктории и сказать, что сегодня прийти не смогу, но она наверняка обвинит меня в том, что я эгоистичный ублюдок и пьяница, которому дела нет ни до кого, кроме себя. Ненавижу защищаться от обвинений, верных по своей сути, поэтому я сварил кофе, выпил его и, как мог, собрался с силами.

Вечером я опустошил карманы брюк, свалив все на пол, и заново раскладывая их содержимое (ключи от машины, зажигалку, искусно раздутые счета, всевозможные монеты, ручки и так далее) по карманам чистой пары джинсов, я вдруг обнаружил визитку. Дешевая термопечать — вроде той, что можно за гроши заказать в Интернете.

На ней значилось:

Деррик Торн

* сделки * помогающие люди * решающие проблемы *

обоюдные соглашения путем взаимного согласия

дружба и благоприятные возможности гарантированы

— Привет, мистер Сэм Сильверс! — прокричал Деррик, поднимая левую руку так, будто подзывал такси. Голос гулко отзывался под высокими сводами. — Я беспокоился, ты прийти, думал, ты не держишь сделку.

— Отойди от моего сына, — сказал я, приближаясь.

Руку я держал в кармане, пальцы уже сжимали рукоять, а указательный был на курке. Волны темной энергии хлынули вверх по руке, наполняя сердце яростью.

Торн снял руку с плеча Дэнни и укоризненно погрозил мне пальцем:

— Ты злишься, потому что дитя алиментов все еще здесь, и ты думаешь: «У нас сделка, но она расторгнуть, потому что ребенок здесь, перед моими глазами». Не будь беспокойным, мистер Сильверс. Я, Деррик Торн, всегда держу слово — до того, как ты знал меня.

— Что ты хочешь? — спросил я.

— Я думал о пингвинах и нашем соглашательном разговоре, — ответил он. — Мы любим пингвинов. Но они, должно быть, сделать что-то плохое, пингвины, раз оказаться в тюрьме. — На этот раз он поднял правую руку и махнул ею в сторону пингвиньего вольера.

— Дэнни, — сказал я, — иди сюда.

Дэнни поднял глаза, но не мог сфокусировать взгляд. Ни проблеска узнавания. Его опоили?

— Я думать, — продолжал Деррик, — правительство не любит пингвинов, и я спрашивать себя, почему так, ведь пингвины хорошие птицы, и врагами у них только тюлени, которые едят их голодные, что печально, но все же закон природы. Так почему, спросить я себя, правительство ненавидит пингвинов?

— Дэнни, — сказал я, — иди ко мне.

Глаза Дэнни расширились, и он сделал неуверенный шаг вперед, но потом снова остановился, а Деррик продолжал:

— А потом я подумать о канарейках, маленьких желтых птичках, и как в угольных шахтах они умирают, и все говорят: «Ах, канарейка умерла, мы должны отсюда бежать», а начальство говорит: «Канарейка плохая. Она умирает, и никто не будет работать. Прекратите смотреть на канарейку», но люди смотрят на канарейку и говорят: «Я ухожу!», и бегут, и дела идти плохо.

Дэнни снова сделал шаг. Он выставил руки вперед и пошел ко мне, и я тоже пошел к нему навстречу. Мои пальцы выпустили рукоять пистолета, я поднял Дэнни на руки и прижал его к себе. Он уткнулся мне в шею и тихонько застонал, как спящий ребенок, недовольный тем, что его потревожили.

— Все хорошо, — сказал я.

— Пингвины, — продолжал Деррик, поглощенный своим гневным монологом, — это птички вроде канареек. Они умирают, люди говорят: «Это из-за глобального потепления! Из-за фабрик, машин и горящего угля пингвины умирают!» А правительство говорит: «Не обращайте внимания на этих глупых пингвинов! Не смотрите на них! От них все беды!» И правительство помещает пингвинов в тюрьмы, понимаешь?

— Деррик, я не знаю, кто ты такой и что ты такое, — наконец я смог признаться в этом самому себе, — но я забираю своего сына и ухожу. И если ты попытаешься меня преследовать, я убью тебя.

Деррик запротестовал:

— Но мы заключать сделку! Мы увидеть пингвинов свободными, и тогда я спасать тебя от алиментов.

— Нет, — ответил я. — Мы не заключали сделку.

Я ожидал определенной реакции, но мои слова, похоже, его подкосили. Он уронил руки и уставился в пол.

Я повернулся и пошел к выходу из Дома рептилий. Дойдя до двери, я оглянулся. Он исчез.

Изувеченное тело охранника больше не лежало у двери. С сыном на руках я покинул здание и прошел мимо статуи улыбающегося гиппопотама за ворота. Открыл дверцу машины, опустил Дэнни на сиденье и пристегнул ремнем. Вытащил скребок из бардачка и счистил лед с ветрового стекла. Я заметил, что с неба льется холодный свет, но открытие, что сейчас не ночь, а полдень, меня вовсе не поразило.