Лучшие страхи года

Суини-нож подметает пол:
локон седой, пенные брызги щетины,
истлевших зубов одинокие корни
торчат. Он мурлычет баллады:
«Зеленые рукава», «Ярмарка в Скарборо».
Вороная грива волос скручена, взмылена,
пустыней потрескались губы, глаза
бессонница обвела чернотой, но взор его ясен.
На карнизах поют соловьи,
из лавки внизу поднимается луковый дух,
едкий и злой,
стук ножа, лишившего жизни морковь,
вихрь гороховой шелухи, благородный звон эля.
Волна орегано.
На четвереньках, с усердием птицы, клюющей зерно,
он подберет каждый волос, обрезок кутикулы,
пятнышко плоти.
В стеклянную чашу вернется пиявка.
Он так увлечен скрупулезной работой, достойной хирурга,
что почти забывает о главном источнике хаоса.
Человек, серолицый, обескровленный,
мукой придавленный к креслу.
Пальцы когтями вцепились в обивку,
даже теперь, после смерти. Повсюду — кровь, его кровь.
Суини-бритва вздыхает, и вздох —
как легкий дымок из пекарни.
Ветошь он погружает в чашу с водой, орошая
мелкими брызгами хрящ. Так миссис Ловетт
готовит начинку, плоть запекая в пирог.
Волосы, зубы, другие обрезки. Мелочь любая
достойна почтенья. Лезвие бритвы срезает
плоть, обнажая желто-бурые кости, кривые от старости
и небрежения телом,
открывая мускулы торса, тугие и черные,
нервов белесую слизь,
вытекающие из желудка широкие реки кишок;
два призрачных легких лежат, как любовники
на ложе познанья (или смертном одре).
Что есть человек, гадает цирюльник булатный, —
каждый раз, когда режет, — но желтоватая кожа, как ложь,
лишь прикрывает золотом фальши всю грубую мерзость
простой анатомии,
а правда хрустит на зубах
масляной корочкой пирогов миссис Ловетт.
Зато очень просто
мясо нарезать, сбросить вниз, взять метлу
и вымести сор.
Работа закончена, остро заточенный Суини,
как сорока, подбирает остатки — на суп.
Кончен день, и жестокость осталась жестокостью.
Кончен день, и курится дымок очага.
Люди — монстры до самых костей.
Снова поет соловей
в зелени лавра.

(перевод М. Никоновой)

Р. Б. Рассел LOUP-GAROU

В первый раз я посмотрел этот фильм, «Loup-garou»,[30] в восемьдесят девятом, в маленьком клубном кинотеатре в центре Бирмингема. Мне нужно было в город на собеседование по поводу работы, и, как всегда, я выехал с большим запасом времени. Сначала я рассудил, что на дорогу, парковку и поиск офиса аудиторской компании, место в которой мне отчаянно хотелось получить, уйдет около двух часов. Собеседование было назначено на два тридцать, поэтому накануне вечером я решил, что выйду из дома в полдень. Но вскоре начал беспокоиться, что пробки помешают мне добраться вовремя, и собрался накинуть полчаса. Наутро я посмотрел карту, но парковки на ней обозначены не были, поэтому прибавил еще полчаса к отведенному времени. Вполне разумным казалось выехать в одиннадцать, но я был готов уже к половине десятого и, чем сидеть дома как на иголках, предпочел сразу отправиться в путь.